Александр Первый: император, христианин, человек

Это на самом деле загадочно, уму непостижимо в самом прямом смысле, безо всяких метафор – уму, как таковому, вооружённому лишь наблюдением и логикой: как созидается поток истории, кем?.. Загадочно, хотя не удивительно – ибо непостижимо наше «Я» в цельности отношений с пространством и временем [38, 254].

Вот и мы смотрим из нашего нового века на поверхность прошлого. И нам видно, как мало-помалу ожидания юных подпольщиков затягивались, не сбываясь… Нарастало разочарование. Царь помалкивал, слухи плодились; что в них была правда, что нет – никто не знал, домысливали от себя, усугубляя разногласия. Так несколько лет и ушли на недомолвки и какие-то Эзоповы иносказания… и эти годы оказались роковыми. Если в 1816 году император и тайные общества нового поколения были почти союзниками, правда, сами того не зная – то в 1819-м они уже были по разные стороны. Впрочем, противостояние было односторонним: ожесточились только тайновидцы, Александр ещё и понятия не имел, что против него замышляется нечто зловещее.

Хотя утверждать это столь уж категорично отнюдь не приходится… Многие из членов обществ были придворными, даже близкими царю людьми, которых он хорошо знал. Тот же Михаил Орлов проделал рядом с императором всю заграничную кампанию 1813-14 годов, стал одним из самых приближённых; именно он составил текст капитуляции Парижа. Знаком был Александру князь Сергей Волконский, дальний родственник Петра Волконского. И как же было Александру не знать графа Дмитриева-Мамонова, соратника Орлова по «Ордену русских рыцарей»!..

Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов, сын одного из бесславных Екатерининских фаворитов, был человек необычный, с некоторыми дарованиями… и совершенно неуправляемый – то есть не мог управлять сам собой. Он сочинял фантастические проекты объединения славянских стран… в общем всё это находится за пределами серьёзного анализа. В обыденной жизни отличался дикими вспышками бешенства (при огромной физической силе, заметим), и в одну из таких вспышек чуть не убил своего слугу. Повод, правда, был не пустячный – заподозрил в лакее правительственного шпиона, подосланного выведать его, графские тайны… Дело замять не удалось, дошло до Александра. Тот рассердился – был крайне нетерпим к самодурским выходкам, особенно по отношению к людям беззащитным (хотя и сам, скажем истину, бывал вспыльчив)… Возник вопрос о психической адекватности Мамонова – как следствие возникла и медкомиссия. Она заключила: да, кое-какие проблемы имеют место. Не сумасшедший, конечно, но признаки психопатии налицо. И за графом был установлен медицинский надзор.

Члены комиссии были, очевидно, людьми добросовестными – во всяком случае, дальнейшая судьба «рыцаря» подтвердила их выводы. Много лет спустя, в сильно изменившемся мире пожилой граф Дмитриев-Мамонов покончил с собой чудовищно-вычурным способом: самосожжением. Будучи в ночной сорочке, облил себя одеколоном и поджёг. И через несколько дней скончался от ожогов… Видимо, с годами психопатия развилась в нечто более массовидное

[20, 26].