Александр Первый: император, христианин, человек

И другие члены союзов были Александру знакомы. Вот – Никита и Александр Муравьёвы, сыновья его учителя словесности. Наверняка не раз встречал он их двоюродных братьев, Сергея и Матвея Муравьёвых-Апостолов, детей крупного дипломата, тайного советника, которым в своё время немало покровительствовала Екатерина Павловна… Но насколько император знал или догадывался, что эти люди одного с ним мира – его скрытые враги? Что дело зашло уже так далеко, и в потаённых сторонах высшего общества угрожающими темпами развивается смертоносный вирус?.. Много позже император Николай I предполагал, что уже в начале 1818 года (ещё до варшавской речи!) его старший брат имел сведения не просто о каких-то тайных эволюциях в части «общества», а о совершенно конкретных и до свирепости радикальных планах [78, 113]. Это всего лишь предположение, не более – очень возможно, что Александр постиг горькую истину позже, но созревала она не день, не два, а годы, и он чувствовал неладное, затем чувство стало перерастать в подозрительность по существу и не по существу, и наконец – в полностью достоверную информацию.

В этом переплетении событий особенно важно выделить два принципиальных и взаимосвязанных момента. Первое: Александр вынужден был убедиться в том, в чём он так долго убеждаться не хотел и чему внутренне сопротивлялся. А именно – цивилизованный мир так и не становился христианским содружеством. Что-то не так оказалось, в этом мире, что-то глубоко не так, гораздо глубже, чем прежде казалось императору… Вряд ли Александр понял первопричину этой беды, но он, очевидно, стал осознавать её масштабы: да, они огромны и ужасны.

Нечто таится в будущем – его, конечно, не увидеть, не разглядеть сквозь толщу лет… но его тени, его дальние призраки – вот они, здесь, в непрочных умах молодых; и как странно, что тени будущего столь похожи на химеры прошлого! Счастье насилием, кровь по совести, смерть сотен ради жизни миллионов – ведь это всё уже было, отравило зловонным ядом и мир в целом и самоё себя, распалось в прах… но ничему не научило. Так что же, значит, так и будет дальше, прах прошлого восстанет в новые чудищах?.. И значит, он, император Александр, ничего не сделал! Начал и не справился, и не закончил. А раз так – то лучше бы и не начинал.

Раз так, то Меттерних, который действительно не начинал, который, наверно, и представления не имеет о силах, блуждающих по метафизическим пространствам истории, больше полезен своему времени. Он действует – и ограды и заборы, наспех сколачиваемые им, надёжнее и твёрже перед грозовым будущим, нежели молитвы, вдохновения и видения нравственного мыслителя Александра… Так не должно быть? Да. Но так есть! Почему?!

То, что императора мучил этот вопрос, несомненно. Как он отвечал? – по скрытности его, не ведаем; не знаем и того, зачем Александр сочинил странный детектив с престолонаследием, едва не стоивший стране ещё одного смутного времени… Но вот однако, и второй ключевой мотив, невесело зазвучавший для Александра в предзакатные годы и закономерно пробуждённый первым: чувствуя, что всё непосильнее делается тяжесть мира на его царских плечах, он вернулся к мысли снять эту тяжесть – проще говоря, добровольно оставить трон.

Конечно, эта мысль теперь была совсем не та, что в юности. Тогда – баловство: домик, берег Рейна… Сейчас многоопытный, прошедший огни, воды и медные трубы правитель знал, что от себя не убежишь. Пройденное изменило его: увиденное, понятое и пережитое будет с бывшим царём всегда – так что бывших царей, видимо, просто не бывает.

Поэтому Александр, несмотря на нарастающее разочарование, руководить продолжал. Делал он это устало, через силу, система государственного управления тормозилась, дряхлела, император не желал (или не мог?.. – придворную толщу одолеть тоже не так-то легко) привести неформальное лидерство в соответствие с формальным. Вторым человеком в стране числился Лопухин, после смерти Салтыкова занявший оба высших поста: председателя Госсовета и Кабинета министров; но ясно, что степень его влияния была несравнима с возможностями Аракчеева и Голицына, начальника военных поселений и министра духовных дел, на должностной лестнице стоявших пониже Лопухина… Правда, Аракчеев был ещё и начальником личной канцелярии императора, учреждения, приобретшего значительный вес в бюрократической жизни – аналога нынешней администрации президента. Но это, похоже, был обходной маневр Александра: Аракчеева в высшем обществе терпеть не могли, хотя и побаивались, конечно; и назначение его на формально высший пост могло бы обернуться некими неприятными последствиями, царь это сознавал… Трудна и запутанна придворная жизнь! Скоро и двум особо приближённым лицам стало близ государя тесно, завязалась интрига, в которую с превеликой охотой включились множество добровольных активистов. Александр какое-то время пытался умиротворить своих фаворитов, но в итоге ему это так и не удалось. Конфликт только углублялся, обретал совсем уж Гомерические размеры… Но это всё случится несколько позже.

6