Александр Васильевич Суворов

Ивашеву вторил К. Бестужев-Рюмин: «Русский чудо-богатырь Суворов юродствовал, чтобы иметь более независимости», В книге Роберта Вильсона, английского агента при русской армии в 1812 году, говорится: «Даже эксцентрические манеры Суворова свидетельствовали о превосходстве его ума. Они вредили ему в глазах поверхностных наблюдателей, но он презрительно „Игнорировал усмешки людей, менее просвещенных, и упорно шел по той дороге, которую мудрость предначертала ему для достижения высокой патриотической цели“.

Нет сомнения, что по самой сущности своей Суворов обладал глубоко оригинальной натурой, которой тесны были рамки условностей и предрассудков дворянского круга. Долголетнее пребывание среди солдат развило в нем новые привычки, которые, с точки зрения «высшего общества», рассматривались как чудачества. В большинстве случаев подобная оригинальность резко ограничивалась под влиянием общепринятых правил. Однако Суворов сознательно давал простор особенностям своей натуры.

Они выделяли его из толпы других офицеров. Они создавали ему популярность в солдатской среде. Наконец в условиях неприязни правящих сфер они создавали вокруг него некую атмосферу безнаказанности, предоставляли ему известную независимость суждений и действия.

С течением времени этот последний мотив сделался преобладающим. Известность его стала очень большой. Солдаты любили его и без причуд и, конечно, не за причуды, а за его военные качества, за то, что он не бросал их зря под пули, а вел кратчайшим путем к победе, деля с ними на этом пути все опасности. Но недоброжелательство вельмож росло по мере роста его славы, и Суворову все труднее становилось отстаивать свою систему и свои принципы. В связи с этим он все чаще укрывался, как щитом, своими причудами.

– Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном; шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который при Петре благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждал сонливых; я хотел бы иметь благородную гордость Цезаря, но чуждался бы его пороков.

Причуды Суворова, надеваемая им на себя маска простака и чудака – это искусная маскировка его неизменной фронды к правящим кругам. К этому можно добавить, что иногда Суворов пользовался своей репутацией чудака, чтобы извлечь из нее конкретную пользу. Так, желая ввести в заблуждение шпионов, он объявлял, что штурм или поход начнется, «когда пропоют петухи», а затем задолго до рассвета самолично кричал петухом. Но постепенно эту маску научились распознавать.

– Тот не хитер, кого хитрым считают, – говорил полководец, наивно радуясь, что все судят о нем, как о безвредном оригинале.

На самом же деле опытные люди разгадали его уловку. Принц де Линь именовал его Александром Диогеновичем, а Румянцев заметил:

– Вот человек, который хочет всех уверить, что он глуп, а никто не верит ему.

Оставаясь наедине с самим собою или будучи в обществе человека, которого уважал, Суворов сбрасывал свою личину и становился простым, серьезным человеком, чуждым всяких выходок. То же случалось, когда ему приходилось представительствовать от имени русской армии при каких-нибудь торжественных событиях.

– Здесь я не Суворов, а фельдмаршал русский, – пояснил он однажды эту перемену.

Внутренняя жизнь Суворова оставалась загадкой для окружавших его.

В 1800 году, незадолго до своей смерти, он сказал художнику Миллеру, писавшему с него портрет:

– Ваша кисть изобразит видимые черты лица моего, но внутренний человек во мне скрыт. Я бывал мал, бывал велик.

Таков Суворов – человек, чье имя принадлежит великому русскому народу, с чьим именем неразрывно связана слава непобедимости русского оружия.

Заключение

Не стало Суворова…

Окончилась «поэзия событий, подвигов, побед и славы», писал Денис Давыдов и, вспоминая о Суворове, говорил: «Его таинственность, происходившая от своенравных странностей, которые он постоянно употреблял наперекор условным странностям света, его предприятия, казавшиеся задуманными „очертя голову“, его молниелетные переходы, его громовые победы на неожиданных ни нами, ни неприятелем точках военных действий… – все отзывалось… в России».

Поэт-воин Денис Давыдов оказался прав: отзвук громовых побед великого русского полководца был слышен в России в течение всего XIX века. Он слышен и в наше время.

В Ленинграде во время блокады города зимою 1941–1942 годов воинские части, выступая на передовую линию обороны, часто шли мимо Александро-Невской лавры; их представители входили в лавру и, возлагая цветы на могилу Суворова, клялись стойко сражаться за родину. Именем Суворова назывались партизанские отряды, танкисты давали это имя своим боевым машинам.

Образ Суворова вдохновлял бойцов и офицеров Красной Армии. Среди имен наших великих предков, упомянутых товарищем Сталиным в речи 7 ноября 1941 года, стояло и имя Александра Суворова.

В 1942 году Президиум Верховного Совета СССР постановил учредить военный орден Суворова трех степеней.