Александр Великий. Мечта о братстве народов

Александр приказал расположить армию лагерем на плато и в надвигающейся темноте поднялся с отрядом царских щитоносцев, критских лучников и с внушающими страх агрианами на перевал, ожидая каждую минуту, что на его людей обрушится град камней. Единственное, что они слышали, — это дикие крики, с которыми обращались в бегство, покидая свои убежища в скалах, размещенные здесь часовые персов. «Достаточно было обломка скалы, чтобы уничтожить нас…», — удивлялся царь. В ту же ночь начался марш сорока тысяч. Когда авангард, спустившись с перевала, вышел на равнину к морю, сиявшему в голубой дали, македоняне, должно быть, чувствовали себя оказавшимися в раю при виде плодородных земель Сезама: полей овса, пшеницы, пшена, виноградников и фруктовых садов.

Причину, по которой персы не перекрыли перевал, что было легко осуществить с самыми лучшими воинами, пытались объяснить тем, что они по природе своей были всадниками, не имели опыта военных действий в горах и ожидали врагов там, где может наиболее удачно развернуться кавалерия — в просторной долине. Растоптать копытами в чистом поле — только это, по их мнению, было достойно героев-персов. Скоро воины увидели башни Тарса, проступавшие сквозь клубы дыма горящих полей, подожженных сатрапом Киликии при отступлении. Утомленный жарой, Александр приказал авангарду сделать привал, а сам, сняв шлем и латы, бросился в Кидн, несущий свои ледяные воды с гор Тавра.

Несколькими часами позже он почувствовал себя окончательно разбитым и утомленным прошлыми боями; он бредил в Лознобе дни и недели. «Безграничная печаль, словно оплакивали покойника, царила в лагере. Старые полководцы проклинали себя за беспечность: знаменитейшего из царей, самого известного в истории всех времен, сразила не рука врага, а купание в реке, и Дарий становился победителем еще до того, как встретился с ним», — писал Квинт Курций Руф.

Врачи, собравшиеся во дворце сатрапа Тарса, были растеряны. Наконец, они вызвали Филиппа, грека, который с давних пор заботился о царской семье. Старик сварил напиток, мерзкий запах которого заставил всех содрогаться от отвращения, выслал своих «коллег» за дверь и подал чашу царю. Посмотрев на Филиппа долгим взглядом, Александр передал ему письмо, и в то время как врач читал, он малыми глотками пил снадобье. В письме сообщалось, что Филипп, завербованный персами, замышляет отравление. Оно было написано верно оберегающим царя и чересчур подозрительным Парменионом, который все еще находился в Анкире.

Жизнь врачей в то время таила много опасностей (о чем наглядно свидетельствует смерть Гефестиона). Излечение известного человека упрочивало и преумножало их славу. Но если знатный пациент умирал, в их действиях усматривали халатность или преднамеренное злодейство. Филипп испугался за свою жизнь, когда у царя начался приступ удушья и он впал в беспамятство. Однако демон его лекарства оказался сильнее, чем дьявол смерти. Через неделю Александр смог обойти строй своих воинов вместе с облегченно вздохнувшим греком.

Когда его спросили, почему он не поверил Пармениону, царь ответил: «Мне показалось, что лучше пасть жертвой преступления, чем собственного постыдного страха». Звучит слишком громко, чтобы быть правдой, — так можно было бы сказать о каком-нибудь другом властелине. Однако подобное высказывание соответствует характеру Александра. Возможно, так и думали Плутарх, Курций Руф, Арриан, которые поведали об этом. Принято считать, что правдивые рассказы скучны, но бывает и по-иному.

Что касается Кидна, который сегодня называется Гексу, а в средневековье именовался Салеф, следует для исторической точности упомянуть, что в 1189 году Фридрих I Гогенштауфен, прозванный Барбароссой, утонул в той же самой реке, которая в случае с Александром дала мировой истории несколько иной поворот.

Прошло еще восемь недель, прежде чем Александр достаточно окреп, чтобы вести свои войска. За время его болезни ничего существенного не произошло. И мы можем спокойно отправиться в путешествие за тысячу километров, в Вавилон, где «царь царей» Дарий собрал военный совет. Возникла ситуация, которую никто не мог предвидеть: родосец Мемнон умер при осаде Мителены. То, что запланировал лучший полководец Дария и что уже частично осуществил, а именно: перенес военные действия на территорию Греции, отрезал Александра от баз снабжения и ударил с побережья ему в тыл — стало бессмысленным. Только немногие считали, что племянник Мемнона, Фарнабаз, станет его достойным преемником. Он получил приказ высадить у Триполиса служивших на его кораблях греческих наемников и двинулся маршем к Вавилону, где уже собрались мидийские, североафриканские, армянские и гирканские воины. Вместе с отборным корпусом юношей и двумя тысячами телохранителей, называемых «бессмертными», они составили «исчисляемое сотнями тысяч и даже миллионами» войско (как всегда, непомерно преувеличенное число, которое можно спокойно сократить наполовину).

Дарий, царь царей