И тут увидела свет, но он не слепил и был какой-то тёплый. Словно я оказалась в детстве. Увидела лицо своей мамы. Её глаза и её улыбку.
— Мамочка.
— Здравствуй, Сашенька. Доченька моя.
— Мне без тебя так было плохо. А потом и папа ушёл.
— Я знаю, звёздочка моя. — Я чувствовала её ласковые объятия. — Я знаю, что тебе тяжело. Но ты у меня очень сильная. Ты справишься…
…Монашка постучалась в комнату игуменьи.
— Матушка, матушка игуменья!
Игуменья Евпраксия оторвалась от молитвослова.
— Что ещё?
Дверь открылась. Монашка, глядя на игуменью истово крестилась.
— Матушка игуменья. Там это…
— Что, говори яснее. Чего мямлишь?
— Чудо там, в келье у Царевны.
— Какое чудо? Ты что?
— Пресвятая Богородица явилась Царевне. — Монашка была испуганна.
Игуменья соскочила со своего стула и побежала к кельям. Возле кельи Царевны толпились монашки. Заглядывали в оконце двери и крестились.
— Все отошли. Ну! — Велела настоятельница. Монашки отошли в стороны. Игуменья открыла дверь в келью и застыла. Её рука самопроизвольно потянулась ко лбу и стала творить крёстное знамение. — Господи Иисусе Христе.
На коленях в рубашке стояла Царевна. Из оконца келии на молодую женщину били лучи встающего солнца. Наверное, это была просто игра света. Может быть. В лучах играли пылинки образуя замысловатые фигуры. И в них очень хорошо просматривался женский лик. И руки, словно пытающиеся обнять Царевну, прижать её к себе. А может ничего и не было, просто лучи солнца и люди сами себе это на воображали. Всё может быть. Но сейчас и здесь они видели чудо. Игуменья сама упала на колени и стала молится. Остальные монашки и послушницы тоже. И ещё игуменья и остальные слышали голос Царевны Царьградской. Она словно просила о чём-то, жаловалась.
— Матушка, мне трудно. Я порою не знаю, что мне делать… — Потом замолкала, словно прислушиваясь к тому, что слышно было только ей одной…
…Мама продолжала смотреть на меня. Я была сейчас маленькой девочкой.
— Ты любишь, доченька. Это благо.
— Благо ли? А мне говорят грех.
— Любовь не может быть грехом, звёздочка моя. Ибо даётся она свыше. Она дар Божий. И у тебя дитя будет. И не одно. И каждый раз плод твой будет благословенен. Радовать мужа твоего.
— Но у меня нет мужа…
— Есть, дитя моё. Уже есть и ты знаешь это. Я люблю тебя, девочка моя.
— И я тебя, мама. Не уходи. Побудь ещё со мной.
— Каждому своё время, Александра. Тебе пора. Иди и ничего не бойся. И ещё, помоги этой девочке, ибо несправедливость должна быть наказана.
— Матушка. — Лик мамы стал отдаляться…
…Лучи, падавшие на Царевну из оконца, изменили угол наклона и очарование чуда стало рассеиваться. Царевна ещё какое-то время стояла на коленях. Глаза её были закрыты. Лицо мокрое от слёз и по нему из её глаз продолжали бежать слёзы. Не открывая глаза, не говоря больше ни слова Царевна словно потеряла опору и завалилась на бок. Замерев на полу. Какое-то время все молчали. Боялись шелохнуться. Вот игуменья пришла в себя первой, вскочила на ноги.
— Берите её, только аккуратно, несите ко мне в опочивальню…
Глава 32
Папа Лев Х, в миру Джованни ди Медичи, избранный на этот пост после смерти в прошлом году покровителя семьи Медичи Юлия II, читал донесение из Ливонии. Потом бросил свиток на стол. Он был зол. Даже больше, он был в бешенстве, но старался себя контролировать. Побарабанил пальцами по столешнице. Смотрел на вице-канцлера Святого Престола Систо Гарра делла Ровере, племянника предыдущего папы.
— Как они посмели без моего дозволения упразднить Орден?
— Ландсгерры созвали ландак Ливонии, на котором приняли решение о роспуске Ордена и провозглашении Ливонского королевства. Решение ландака поддержали практически все ландсгерры.
— А ландмейстер?