Читаем Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед полностью

В Греции понятия плагиата не было. Ты переписал — всё равно даешь как своё. Тем более если берешь у варвара. Варвар, что бы там у него ни было написано, всё не то что грек.

Плохо спал. Только полседьмого заснул. Психика… Она же играет нами. Но сама прячется, прямо никогда не скажет, делает вид, что она ни при чем. Передавали Солженицына «Август 14-го».

Я слушал от 11 до 12 ночи. Было уже передач восемь или девять, и на этот раз читали о самоубийстве Самсонова[77]. Оказывается, в армии был страшный развал. Я как-то думал, что хотя везде был развал, но наша военщина стояла крепко. А тут оказывается… Солженицын хочет показать, как дошла Россия до теперешнего положения, и начало падения видит именно в 14-м году.

Самсонов показан честным демократом, патриотом. Но кругом него такая неразбериха, так непонятно, что делать… Шпионство. Нет карт. Он отчаялся. Рассказывается о его встрече с воронежским полком. Уже в нем ничего не было начальнического. А? воронежцы? Да, да… молодцы… геройски воюете. Ну, как, куда вы сейчас? — Да мы, вот, хотели взять холм, да немец не пускает… — Не пускает? — Да, да, не пускает… Самсонов попрощался и так поехал. Потом снял шапку и стал молиться Богу: зачем Ты послал меня на такую задачу и не дал сил. Пустил пулю в голову.

Адский план Гинденбурга. Заманивание. Под Танненбергом произошло окружение стотысячной русской армии. Там, где в 1410 году была победа над рыцарями Тевтонского ордена и chevaliers porte- glaive, меченосцами.

Вот я думаю от этого не спал. Но психика молчит. Дескать, мало ли читал таких книг. Ложился — ни о каком Самсонове не думал. А вот заснул только в 7 часов утра.

Я думаю, Солженицын лучше Толстого…

— !?

Толстой, конечно, тоже хорошо описывал, но у него не было чувства всемирного катастрофизма. А у Солженицына оно есть.

Всё время этого разговора А. Ф. ходил взад и вперед по длинной дорожке сада Спиркиных, после каждого поворота всё быстрее. Теперь идем в дом заниматься. По дороге А. Ф. договаривает:

Постой, я тебе еще вот что скажу. Мережковский в книге «Толстой и Достоевский» пишет, что Толстой гениален в изображении страстей тела, а Достоевский в изображении страстей души и ума. А вот это уже я, Лосев, говорю: Солженицын гениально изображает страсти социальные. И в этом ему конечно помогает его время такое ужасное. Социальные страсти. Я читал как-то

книгу одного француза, «Социальные неврозы»[78]. Там он говорит, что война, тюрьмы, преследования это социальные неврозы. А что, в самом деле? Тут же действительно невроз, состояние, когда люди сами себя не понимают, на мелочи реагируют сильно, на сильное мелочно. Как же иначе назвать, если Гитлер берет 60 тысяч человек и закапывает их живыми в землю. В Киеве 60 тысяч евреев бросили в одну яму, залили бензином и подожгли.

Проходим из сада в дверь террасы и я уступаю ему дорогу. А. Ф. мгновенно реагирует:

Ну што ты! — в такое время, когда такое происходит, когда и думать-то ни о чем больше нельзя, он ве-ежливость показывает… Ты вот послушай ту же передачу или в пятницу в 19. 45, или в субботу в 17. 45. Мне интересно узнать твое мнение.

А. Ф. говорит взволнованно как никогда. Похоже, что все его старые боли всколыхнулись и он внезапно нашел для себя ответ на вопрос: он пережил годы болезни общества.

30. 9. 1971. У меня — предубеждение против славян как мало продвинутых по путям культуры. Вот, правда, русские да чехи…

Проза Пушкина — очень архаичные выражения, глубокие и интересные, но старинным языком. В прозе он настоящий художник.

Зелинский [79]

, его «Язычество» — статья в какой энциклопедии? Помнится, была такая статья!

Леонид Наумович Столович [80]. Он в Тарту работает. Я его ценю. И он меня ценит.

«Философский словарь» — детище хрущевской эпохи.

Я читал в художественных вузах и прежде всего в консерватории, десять лет, историю эстетики. По классицизму и романтизму обработал большой материал. Знания несовершенные, хотя занимался много, больше чем те, которые считают себя специалистами. Но вкус у меня есть. Так имею представление, что такое классицизм, романтизм. И вот могу тебе сказать, что статья о классицизме, которую написала Сегал в Краткой литературной

энциклопедии, удовлетворяет высшим требованиям[81].

Языки ведь тоже проходят стадии развития. Стадии магического, мифического. Какую страну ни возьми, везде одинаковые процессы.

Восток до чистого духа не дошел. Как ни говори о «децентрализации европейской культуры», Европа создала монотеизм — раз, и вместе с монотеистической религией прокрались разные социалистические идейки. Свобода — где в классической античности свобода? Равенство, братство — где в Греции равенство? Там самый бедный эллин презирал самого богатого варвара. А с этими идейками равенства появился социализм. Социализм родился из христианства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное