29 июня 1097 года отряды Боэмунда и герцога Роберта Нормандского форсировали речку Бафис. Вдали высились серые стены Дорилея. Рыцари нашли место удобным для того, чтобы разбить лагерь. Рядом плескалась речная вода. Можно было искупаться, напиться самим и напоить лошадей. Войско стало на отдых. Но за передвижениями крестоносцев пристально следили сельджуки. Как только рыцари, отдохнув немного, собрались выступать в дальнейший поход, турки совершили нападение. К счастью для рыцарей, разведка вовремя предупредила об этом. Причем наверняка о разведке заранее позаботился Боэмунд. Это был опытный воин. А вот нормандцев герцога Роберта, похоже, никто не предупредил. На них напали врасплох. Этим объясняется некоторая путаница наших авторов при описании битвы. Одни говорят, что сельджуки навалились внезапно, а другие — что нападения ждали.
Подробнейшее описание битвы оставил Альберт Аахенский — этот певец рыцарства и семейства Бульонов. Он пишет, что едва ревнители креста успели выстроиться для обороны, как с востока показался Кылыч-Арслан собственной персоной, причем «с огромною армиею».{62}
Боэмунд разделил свою кавалерию на две части. Одна, во главе с Танкредом, приняла главный удар. Здесь же сражались люди герцога Нормандского. Другую часть Боэмунд оставил в резерве, который находился на соседней высоте. Пехота обороняла лагерь. Это были последние осмысленные распоряжения. Всех охватила горячка боя. На рыцарей накатился первый вал турок.
«Немедленно и без малейшего отдыха он напал на войско христиан, — сообщает Альберт Аахенский о действиях Кылыч-Арслана, — и его люди, распространившись по всему лагерю, умерщвляли всех встречавшихся им на пути; одни погибали от стрел, другие от меча; многих жестокий неприятель забирал в плен. Народ был объят ужасом и поднял крики; замужние и незамужние женщины погибали вместе с мужчинами и детьми». Дело в том, что рыцари брали с собой проституток, а некоторые простолюдины — походно-полевых жен. В пути рождались дети. Это не добавляло армии боеспособности, зато увеличивало число голодных ртов и создавало проблемы снабжения. Весь этот табор надо было как-то содержать. Недаром крупные сеньоры вроде Роберта Нормандского закладывали ростовщикам перед отправкой в поход целые герцогства.
Часть рыцарей пыталась помочь женщинам и кинулась в отчаянную атаку. Турки обстреляли врага из луков, не вступая в ближний бой.{63}
Вернемся, однако, к описанию боя. Из рассказа Альберта выясняется, что «Боэмунд и другие вожди, озадаченные этим неожиданным поражением, вскочили на лошадей, поспешно надели панцири и, соединив остаток армии в одно целое, защищались мужественно». Далее следуют описания подвигов отдельных героев. Эту же манеру мы встречали у Анны Комнины. На берегу речки кипела кровавая сеча.
Южно-итальянские норманны дрались особенно свирепо. Их боевые качества ценил Алексей Комнин. Уважительное отношение врагов-византийцев к норманнам — лучшее свидетельство, что храбрость Боэмунда, Танкреда и их соратников — не преувеличение. Следовательно, описание подвигов рыцарей западными хронистами — не только пропаганда, но и дань искреннего восхищения.
Картины битвы быстро сменяли одна другую. Вот Вильгельм, брат Танкреда — «молодой человек необыкновенной красоты, полный отваги и только еще начинавший военное поприще», как пишет о нем Альберт Аахенский, — храбро бьет сельджуков копьем. Неизвестен результат этих действий. Поразило ли копье хоть одну цель? Или турки уходили от ударов, предпочитая расстреливать крестоносцев на расстоянии? Вероятно второе. Для Вильгельма этот героизм завершился плачевно: «Стрела опрокинула его на глазах Боэмунда». Свирепый Танкред «также отважно защищался и с трудом спас жизнь, оставив за собою значок, который был привязан к копью, и тело убитого брата». Есть ощущение, что рыцари оказались не готовы к новой тактике турок. Альберт говорит это практически открытым текстом. Сельджуки расстреляли передовые отряды католиков и, «взяв верх, устремились в лагерь, поражая своими роговыми луками и стрелами и избивая пеших людей, пилигримов, девиц, женщин, старцев и детей, не щадя никакого возраста». Началась паника. Проститутки стали предлагать себя басурманам, чтобы спастись в этом хаосе и попытаться устроить жизнь. В описании Альберта картина, конечно, выглядит гораздо пристойнее. Нельзя удержаться от удовольствия процитировать этот отрывок.
«Придя в ужас от таких жестокостей и опасаясь для себя ужасной смерти, молодые девушки, и даже самые благородные, поспешили надеть на себя лучшие одежды и явились пред турками, в надежде, что они, укрощенные и вместе воспламененные их красотою, почувствуют жалость к своим пленницам».