Альфа и Омега

— В мире существует очень много проблем, милая, и деньги — не главная из них, — кротко проговорила старшая омега, словно бы совсем не обидевшись на мой выпад. — Если все будет упираться только в вопрос финансов, мы справимся с этим. У нас есть что продать и что предложить тем, у кого денег куда больше, чем у нас. Препаратов хватит на первое время, и этого времени будет достаточно, чтобы мы придумали, как раздобыть еще.

— Я могу пойти к церковникам, — снова озвучила свою прежнюю идею я. — Им нужна наша связь, а значит им нужно, чтобы Йон был в порядке. Отец Горацио говорил о том, что они знают куда больше, чем говорят и показывают. Уверена, у них есть свои способы контролировать… подобное состояние. — Я покосилась в сторону спящего альфы, который погрузился в сон через несколько минут после того, как мы сделали ему укол.

— Мне кажется, Йон был против такого варианта, — напомнила Ория, чуть нахмурив брови. — Разве не так?

— Единственное, против чего он ничего не имеет, это собственная жертвенная смерть, — дернула плечом я. — Но этот вариант не устраивает уже меня.

— Вы оба такие упрямцы, — покачала головой моя собеседница.

— Может, и так, только вот мой вариант не включает в себя ничью смерть, — заметила я. — По крайней мере, такого развития событий в моих планах точно нет. — Коротко выдохнув, я подняла на нее очень серьезный взгляд и спросила: — Знаете, о чем я думала, пока мы сидели в клетках? О том, что нам нужен еще один день. Всего лишь один день жизни, за который все может кардинальным образом измениться. Я верю в шансы и в удачу. В то, что ничего не добиваются только те, кто сдается раньше времени. Как бы сложно мне ни было продолжать идти вперед, я буду это делать и, если нужно, потащу Йона за собой на привязи. Без него моя жизнь потеряет смысл, который только-только обрела. Вы… вы даже не представляете, какой пустой она была все эти годы. Мне казалось, что я что-то делаю, куда-то двигаюсь, к чему-то стремлюсь, что у меня есть планы и представление о том, кто я такая и ради чего вообще живу. А теперь я оглядываюсь назад и… не могу вспомнить, что это были за цели и планы. Я знаю… Я знаю, что только начинаю просыпаться и осознавать себя. Только начинаю оглядываться по сторонам и задаваться вопросами, которые прежде и не приходили мне в голову. И если Йона не станет… у этого замка в моей голове не будет достроен даже фундамент. Он… этого не понимает. Он думает, что моя жизнь имеет ценность сама по себе, но еще месяц назад она значила не больше, чем сухой листок на ветру. Я так хочу… так хочу познать и увидеть этот мир заново и разделить его с ним в каждой мелочи, в каждой крупинке, в каждой шальной мысли. Я хочу отдать ему все, что накопила внутри за эти годы, и взамен забрать все, что накопил он. Я хочу слушать его и говорить с ним, я хочу целовать его и умирать в его объятиях от наслаждения и страсти, я хочу… Я просто хочу любить его, не думая о том, кто захочет убить или использовать нас завтра.

Задыхаясь от долгой тирады, я наконец замолчала, угрюмо опустив взгляд в стол. Ория ничего не ответила — просто крепко обняла меня, и я сама не поняла, как так вышло, что по моим щекам катятся слезы и я сдавленно, чтобы не разбудить альфу, подвываю сквозь сомкнутые губы, прижавшись лицом к ее мягкому округлому плечу.

Тадли появился на пороге Дома около одиннадцати часов утра. Приглаженный, выбритый и одетый с иголочки, он имел мало общего с тем растрепанным призраком, пахнущим пылью и лекарствами, с которым мы виделись несколько часов назад. Я бы, наверное, почти могла поверить, что все это было лишь сном, если бы не выжженная у меня на оборотной стороне век картинка со стоящим на коленях Медвежонком. Воображение слишком охотно подкидывало мне образы того, что было дальше, когда дверь закрылась, и я ненавидела его за это. А потому решительно не могла находиться с доктором в одном помещении и не стала настаивать на том, чтобы присутствовать при повторном осмотре Йона и их последующей беседе. Разыскав вместо этого самого омегу, я несколько минут просто стояла рядом с ним, вдыхая его запах и позволяя ему по-братски нежно гладить меня по спине.

— Ты… правда совсем ничего не помнишь о своем прошлом? — сама не зная почему, вдруг спросила я. — О том, что было до Дома?

Он ответил не сразу, и сама по себе эта пауза была красноречивее любых слов.

— Прошлое есть у всех, сестренка. Даже у меня.

— Почему мне кажется, что у всех, кто живет здесь, в этом самом прошлом кроется что-то очень плохое? — тихо прошептала я.

— Плохое тоже бывает разным, наверное. Бывает такое плохое, как у братишки Йона, а бывает… как у тебя, правда?