Меня накрыло как раз в день самого мероприятия. Там, в украшенном, согласно разумно сокращенной смете, зале сидело и выпивало руководящее звено местного автодилера. Три человека и шестеро альф в дорогих костюмах, хорошо поставленной речью и глубоким чувством собственной важности. Я крутилась вокруг них весь вечер, сперва даже не поняв, почему меня так и тянет быть рядом, почему их запахи так дразнят мое обоняние, а на лице появляется глупая восторженная улыбка, стоит кому-то из них обратить на меня внимание. Они тоже чувствовали мой запах, и он не мог не волновать их. Омега в период течки становится не просто лакомым кусочком, она буквально представляется амброзией посреди пустыни. Мы очаровываем всех вокруг, почти не прилагая для этого усилий, но это очарование имеет слишком недвусмысленный и прямолинейный посыл. Посыл, который едва ли можно передать цензурными словами, слишком уж грубым он для этого является.
Наконец один из них не выдержал. Поднялся из-за стола и направился как бы в туалет, но в итоге мы с ним оказались в пустом зале с тяжелыми театральными портьерами. Альфа даже пытался быть галантным, насколько это было возможно в данной ситуации. Он не набросился на меня с порога, хотя я к тому моменту едва ли не прямым текстом умоляла его об этом. Вместо этого он зажег вращающиеся прожектора и музыку — для атмосферы. А, может, для того, чтобы немного приглушить все прочие звуки.
Наверное, можно считать судьбоносным провидением, что у него с собой внезапно нашлись презервативы. Потому что в ином случае я бы почти наверняка залетела, ведь это было все равно что бросить семена в густой свежевспаханный чернозем. Сперва он пытался быть деликатным, но я, поддаваясь своим ненасытным инстинктам, просила его быть жестче, и все кончилось тем, что он оказался сзади, крепко держа меня за волосы и буквально вдалбливая в сцену, у которой мы стояли.
Я думаю, они пришли на запах. Не могли не прийти, если так подумать. То, что произошло дальше, я старалась не вспоминать. Они были повсюду, а я никак не могла ими насытиться. Они наполняли меня со всех сторон, а тех, кому не хватило места внутри, я ублажала руками или они делали это сами, стоя рядом. И мне было хорошо. Самое отвратительное, что порой заставляло меня посреди ночи сжиматься в комочек под одеялом, вцепляясь себе ногтями в плечи, это то, что мне было хорошо. Если бы мой рот не был занят, я бы визжала и скулила от восторга. От переплетения чужих запахов, покрывающих меня, я сходила с ума, и мое безумие заражало и их тоже. Мы были настолько перевозбуждены, что я готова была поклясться, что в какой-то момент двое из них, не выдержав напряжения и того, что им так и не досталось самого сладкого, начали совокупляться друг с другом. Я помню стоны, что перебивали музыку, помню цветные пятна от прожекторов, мечущиеся по полу, помню, как по моей коже стекало их семя и какой невыносимый яростный голод переполнял меня изнутри. Он утих не сразу, скорее сойдя на нет вместе с моими физическими силами. Когда альфы оставили меня, я не могла пошевелиться, я просто лежала на полу и слизывала их остатки с себя, потому что они казались мне безмерно вкусными.
В таком виде меня нашли коллеги, которые обеспокоились моим исчезновением. В таком виде меня кто-то снял на телефон, и позже эта фотография стала достоянием местных групп в соцсетях — причем как тех, кто яростно ратовал за целомудрие омег и называл меня последними словами, суля мне смерть от клыков разгневанного Великого Зверя в комментариях, так и тех, чья аудитория просто любила кадры посочнее, чтобы со смаком передернуть на них. Я так и не узнала, кто слил это фото, но была благодарна хотя бы за то, что на нем не было видно лица — только пышная копна спутанных рыжих волос.
Слухи распространялись быстро. Совершив над собой невероятное волевое усилие, я все же вернулась на работу, когда период течки закончился, но сбежала оттуда еще до обеда, когда мне передали аж две записки, в которых альфы из высшего звена предлагали мне поехать с ними на выходные в загородный дом и «как следует повеселиться». Я видела это в глазах каждого, кто смотрел на меня — осуждение или жалость. И это в лучшем случае, потому что находились и те, кто считал нормальным сально подмигивать и чуть ли не напрямую изображать руками то, что, по их мнению, произошло в том зале. Не стоило сомневаться, что после того, как эта история и мое фото разошлось по всем местным группам в соцсетях, не было ни шанса, что я смогу отмыть это пятно со своей репутации. Поэтому я решила уехать, выбрав конечным пунктом назначения огромный, густо населенный Восточный Город, в котором никому не было дела до того, кто живет с ними на одной лестничной клетке.