— Я убью его, клянусь, я ему его яйца в глотку засуну. Ты моя, слышишь? — хрипло прошептал он, почти наверняка не отдавая себе отчета в том, что говорит. — Ты только моя, Хана.
Если бы мое сердце уже не колотилось так сильно, стучась о ребра, как спятившая птица о прутья клетки, я бы, наверное, яснее ощутила реакции собственного тела на эти слова. Каждый раз, каждый гребаный раз моя сущность омеги, омеги помеченной и принадлежащей, ликовала от них, от того, как они звучат и кто говорит их мне. Я бы не позволила разбрасываться такими собственническими и патриархально-устаревшими заявлениями никому другому, неважно, какого размера был бы у этого альфы член или статус в обществе, но рядом с этим мужчиной я не хотела знать и слышать ничего другого, и даже моя трепетная гордость не находила в этой безусловной принадлежности ничего унизительного или недостойного.
Я не успела закончить эту мысль и что-то ему ответить, как вдруг ощутила его зубы, сомкнувшиеся у меня на плече. От прострелившей меня боли перед глазами на мгновение все потемнело, но уже в следующую секунду альфа разжал челюсти, начав торопливо и жадно зализывать укус горячим мокрым языком. Я сдавленно застонала ему в ладонь, и тогда его пальцы, зажимавшие мне рот, ожили. Он почти грубо втолкнул пару из них внутрь, заставив меня принять их, а потом, отстранившись, несколько секунд с трудно читаемым выражением лица наблюдал за тем, как я, слегка теряя ориентацию в окружающем пространстве и словно расплавляясь изнутри, ласкаю их губами и языком.
— Моя сладкая жадная девочка, — судорожно выдохнул он, а потом вынул пальцы из моего рта, скользнул ими по моей шее, ключицам и груди и вжал меня в стену душевой кабинки. Горячая вода по-прежнему лилась сверху, пропитывая его футболку и джинсы, но он, кажется, этого даже не замечал.
— Йон… — ослабевшим голосом выдохнула я, ощущая, как мой собственный запах расцветает дурманящими нотками розового вина, отзываясь на почти болезненные по своей силе толчки возбуждения внизу живота.
— Молчи, молчи, — как заведенный, повторял он, а потом внезапно опустился передо мной на колени. Привычным движением закинув одно мое бедро себе на плечо, он ревниво вдохнул запах открывшейся ему навстречу влажной плоти. Полагаю, что если бы учуял запах чужого альфы и там, ситуация бы мгновенно вышла из-под контроля, но, судя по всему, его худшие опасения не подтвердились.
— Это тоже мое, — серьезно заявил Йон, подняв на меня свои большие черные глаза, а потом, не прерывая зрительного контакта, высунул язык и, чуть потянувшись вперед, прикоснулся им ко мне там, где я больше всего сейчас желала ощутить его прикосновение. Я издала еще один хнычущий нетерпеливый стон, выгибаясь ему навстречу и чудом удерживая равновесие на одной ноге. Вода, стекавшая по моей коже, в сравнении с его языком казалась холодной, и мне безотчетно хотелось ощутить его глубже, полнее, ярче — хотя бы просто для того, чтобы согреться.
Вцепившись чуть удлинившимися когтями ему в плечи и откинув голову на стенку душевой кабины, я бесстыдно двигала бедрами в такт его собственным движениям, мыча и иногда приглушенно вскрикивая от нараставшего внутри меня удовольствия. В какой-то момент, однако, вода, видимо, попала ему в нос, потому что Йон вдруг громко фыркнул, встряхнув намокшими волосами, а потом выпрямился и по-хозяйски властно развернул меня к себе спиной. Отставив зад, упершись лбом и ладонями в стену, я подождала, пока он разберется со своими джинсами, и податливо насадилась на него, когда альфа наконец взял меня за бедра и потянул на себя.
Больше не было ничего. Ни Кэсс, ни Джерома, ни их ледяного дворца — только Йон и его теплое, знакомое, надежное тело, что наполняло меня, возвращая на твердую землю. Словно я заплутала где-то на холодных зимних улицах, а он смог вернуть меня домой, крепко прижав к себе. Не осталось ничего, кроме любви, и я растворялась в ней без остатка.
— Хана.
Мое имя, легкое, как мотылек, нежное, как опавшие лепестки, пощекотало мое ухо, и я обернулась через плечо, отзываясь на него. Альфа овладел моими губами, заставляя меня почти до боли выкручивать шею, но я сама не могла от него оторваться. Одной рукой придерживая меня за подбородок, другой скользнув вниз, по моей груди, дрожаще втянутому животу, он жадно целовал меня, продолжая ритмично и уверенно двигать бедрами, загоняя меня в угол, безжалостно и бескомпромиссно подталкивая к краю.
— Йон, — задыхаясь, прошептала я, морщась от подкатывающего оргазма и тщетно пытаясь с ним совладать. — Йон, пожалуйста…
Его пальцам понадобилось лишь слегка коснуться меня внизу, чуть выше того места, где соединялись наши тела, и меня пробило яркой электрической судорогой, шипящей белой волной вымывшей все мысли из моей головы. Он практически сразу последовал за мной — то ли давно сдерживаясь, то ли отвечая на судорожные сокращения моего лона, горячо и настойчиво сжимающего его собой.