Йон редко говорил со мной о любви, он привык выражать чувства иначе — и чаще всего именно глазами. Иногда, в самый разгар нашей любовной возни, он вдруг замирал надо мной на несколько секунд и просто смотрел на меня, и я, задыхаясь, трепеща и обмирая, ощущала, как его взгляд окутывает меня, подобно кокону, и затягивает в себя, словно альфа в самом деле проглатывает меня целиком. В такие секунды я почти видела себя его глазами и отчего-то казалась себе совершенно по-особенному красивой. От яркого весеннего солнца мои волосы выгорели, став больше золотыми, чем рыжими, и теперь только на закате отливали огненной медью. Веснушки мелкими бледными лепестками осыпали плечи, нос и щеки, а тело, благодаря работе и регулярным ночным нагрузкам, стало подтянутым и сильным. И когда альфа присваивал меня, снова и снова напористо и недвусмысленно напоминая мне о том, кому я принадлежу — до сведенных судорогой ног, до подкашивающихся коленей, до стекающих на подушку слюней, — я ощущала всю силу его любви и то, как она преображает меня день за днем. Его тело и его глаза говорили мне все то, что он не мог — или не считал нужным — говорить словами.
Вернувшись в Дом, мы разделились — Йон поднялся к Ории, чтобы обсудить с ней какой-то рабочий вопрос, а я застряла на кухне, пытаясь одновременно приготовить нам пару сэндвичей на полдник и изучить расписание дежурств на следующую неделю. Это расписание было еще одним относительно недавним нововведением, которое избавило Поппи от необходимости проводить ежеутренние собрания с раздачей заданий и обязанностей. Меня, как обычно, ждала грязная посуда, стирка и уборка — поскольку я не умела водить машину, в магазин, прачечную и на прочие «выездные» мероприятия меня обычно не отправляли.
— О, вы уже вернулись?
Обернувшись на знакомый голос, я увидела Нору, стоявшую в дверном проеме со скрещенными на груди руками, и мое приподнятое настроение как ветром сдуло. Эта омега появилась в Доме в начале марта, в один из дождливых туманных вечеров, еще захлебывающихся грязным талым снегом и кусачим холодным ветром. Просто пришла и позвонила в дверь, а после вежливо, но твердо попросила отвести ее к хозяйке. Они с Орией о чем-то долго разговаривали за закрытыми дверями, а, когда закончили, стало ясно, что у нас в штате прибавление.
Мы до сих пор многого о ней не знали — ни кто она, ни откуда, ни почему выбрала для себя этот путь. Ей было около девятнадцати, она была невысокого роста, темноволосой и светлоглазой. Все в ней было какое-то мягкое и округлое — начиная от черт симпатичного и чувственного лица с пухлыми губами и заканчивая фигурой, в которой одни изгибы перетекали в другие, выгодно отличая ее от более худощавых и плоских девочек. Нора была неразговорчива и неохотно рассказывала что-то о себе, зато всегда была не прочь послушать истории из чужих жизней, и ее можно было бы назвать хорошим слушателем, если бы потом эти рассказанные по секрету истории не становились достоянием чуть более широкой общественности. Иными словами, она отлично вписалась в компанию обитательниц Дома, и, насколько мне было известно, они неплохо ладили с Сузи.
Лично я с новенькой практически не пересекалась до того момента, как однажды вечером Поппи не рассказала мне о том, что Нора выспрашивала у нее про нас с Йоном и про то, кто я вообще такая.
— Я сказала, что ты девушка нашего вышибалы и что не работаешь в том же смысле, что и остальные, — добавила черноглазая омега. — Мне показалось, ей это не особо понравилось.
— Я помню, как сама впервые тут появилась, — улыбнулась я, покачав головой. — И как смотрела на Никки. Мы с ней словно бы поменялись местами — теперь я принцесса в башне, которую охраняет дракон. Думаю, у Норы есть причины смотреть на меня с недовольством. В конце концов мы совсем друг друга не знаем.
Лично нам удалось поговорить немного позже — правда, в довольно пикантных обстоятельствах. Это случилось однажды ночью, когда мы с Йоном, наконец насытившись друг другом, приняли волевое решение лечь спать, и я хотела наскоро принять душ, чтобы хотя бы частично привести себя в порядок. Повезло, что в последний момент догадалась накинуть хотя бы простенький халатик на голое тело, потому что в ином случае натолкнулась бы на сидящую на верхней ступени лестницы омегу совсем уж в непотребном виде.
— Что ты тут делаешь? — Увидев ее, я даже вздрогнула от неожиданности. К нам редко кто поднимался, третий этаж считался своего рода неприкосновенной территорией, принадлежащей Йону — а он довольно ревностно оберегал ее границы от остальных обитателей Дома. За исключением, быть может, Медвежонка, но этому парнишке всегда прощалось больше, чем остальным.
— Там внизу очень шумно, — ответила Нора, как будто даже не смутившись того, что ее обнаружили. — Я поднимаюсь сюда подумать и… сделать перерыв между клиентами. Ты же не против?