Его голос звучал тихо и размеренно, словно он в самом деле говорил во сне, но я ясно ощущала напряжение и подавляемую дрожь в его маленьком худеньком теле. Интересно, сейчас Медвежонок тоже представлял, что его здесь нет и что эта история совсем его не касается? Мне было трудно сдержать в себе желание увести его отсюда, спрятать подальше от всех этих удивленных и в то же время любопытных глаз, что были устремлены на него сейчас. Я понимала, что все здесь присутствующие желают ему добра и сочувствуют, но в то же время не могла избавиться от склизкого ощущения, что не пройдет и пары часов, как эту историю будут во всех подробностях смаковать на кухне. Дом жил слухами и сплетнями, от этого было никуда не деться, и каждый, кто здесь рисковал заговорить вслух, должен был понимать, что любое сказанное им слово позже прозвучит исковерканным и переиначенным из десятка других ртов.
— Мне это кое-что напоминает, — вдруг оживилась Агата. — Лет пятнадцать назад ходили слухи о так называемом золотом ребенке. В ночь его рождения был парад планет, а наутро в небе над Восточным городом видели… своего рода сияние что ли. Тогда в среде церковников ходили упорные слухи, что мы на пороге новой эры и что этот ребенок был послан самим Великим Зверем, чтобы даровать нам милость и спасение. Его отец тогда здорово на этом поднялся и даже получил сан кардинала. Говорят, у него был сильный соперник в борьбе за этот титул, но благодаря своему сыну он сумел одержать над ним верх.
— Кардинал Боро? — переспросила я, быстро выстроив необходимую логическую цепочку у себя в голове. — Ты говоришь о кардинале Боро?
— Да, — поджала губы она, всем своим видом выказывая полнейшее неодобрение. — Я говорю об этом заносчивом ублюдке в рясе. Он отказал моей семье в помощи, когда та в этом остро нуждалась, и именно из-за него мой отец похоронил себя на дне бутылки, мама слегла от горя, а я оказалась здесь.
— А что стало с тем ребенком? — нетерпеливо перебил ее Йон. — С золотым ребенком, который должен был чего-то там нам всем даровать?
— Я слышала, он умер, не достигнув расцвета, — пожала плечами Агата. — То ли аневризма лопнула, то с лестницы неудачно упал. Удивительно только, что после этого его папашу не погнали поганой метлой из совета Иерарха. Мол, где обещанное чудо и спасение? Нет его? Вот и катись нахрен. — Омега скривилась, отчего ее красивое, тонко очерченное лицо на пару секунд превратилось в гротескную маску из немого театра.
— Умер? — повторили мы с альфой почти хором, а потом одновременно посмотрели на понурившегося парнишку между нами.
— Так говорили, — подтвердила та. — Постойте, вы же не хотите сказать, что… Медвежонок? Что за ерунда?
Я подцепила мягкий подбородок омеги и заставила его поднять лицо, чтобы посмотреть прямо в глаза.
— Малыш, кем был твой отец?
— Он очень хотел, чтобы я умер. Он так меня ненавидел за то, что я… не получился. Что я слишком похож на мать. — В больших голубых глазах плескалась густая тягучая боль и старое, залежалое непонимание. Непонимание ребенком того, как он может быть недостаточно хорош для того, чтобы его родители любили его таким, какой он есть.
Поппи приглушенно вскрикнула, и, обернувшись, мы увидели, что она огромными вытаращенными глазами смотрит в экран собственного смартфона.
— Не может быть! — побелевшими губами прошептала она. — Великий Хрен мне в задницу, да быть такого не может!
Она передала телефон требовательно протянувшей руку Ории, а потом он дошел и до нас. На экране была фотография десятилетней давности, где относительно молодой кардинал Боро в своей бело-золотой рясе держал на руках мальчишку лет пяти-шести. И хотя обычно дети довольно сильно меняются, когда взрослеют, я бы ни с чем не спутала эти растрепанные светлые локоны, большие глаза и пухленькие губки.
— Кардинал Боро и его сын Дани посетили повторное освящение Церкви Святой Изабеллы, — прочитал Йон подпись под фото. — Дани?
— Я не люблю это имя, — тихо проговорил Медвежонок, пряча лицо у меня на груди. — От него пахнет темнотой и холодом. Не хочу, чтобы снова было холодно и темно.
— Мамочки, что творится-то, — пробормотала Поппи, прижимая ладонь ко рту.
— Йон? — растерянно пробормотала я, глядя на своего альфу.
Он только нахмурился и коротко мотнул головой, словно не зная пока, что мне ответить. А потом крепко обнял нас обоих, и я почувствовала, как золотой ребенок по имени Дани Боро приглушенно и влажно хлюпает носом мне в рубашку.
Глава 8. План отхода
Раздавленное грудой серо-лиловых туч, закатное солнце истекало червонным золотом, отражаясь в тысячах невысохших капель, рассыпанных по листьям, подоконникам и лобовым стеклам машин. Пахло грозой и тревогой, и я не могла избавиться от странного ощущения, что проснулась совсем не в том мире, в котором легла спать накануне.