Альфеус Хаятт Веррилл. Повести и рассказы

С большим трудом я успокоил их и, вытащив плот на сушу, сошел на берег. Но еще труднее было заставить их разрешить мне снова подняться на плот, и я знал, что у меня будут еще более связаны руки, если я попытаюсь войти в туннель. В этом случае они, несомненно, почувствовали бы, что я их покидаю, и, несмотря на мое нетерпение, я знал, что мне придется отложить свои расследования до тех пор, пока они не привыкнут видеть, как я плыву по реке. Таким образом, в течение следующего дня или двух я совершал ежедневные поездки вниз по течению на своем плоту, с каждым днем приближаясь все ближе и ближе к своей цели, и когда новизна прошла, а дикари узнали по опыту, что я всегда снова выхожу на берег, они начали смотреть на мое необъяснимое занятие как на обычное дело, чего и следовало ожидать. Но как я ни старался, я не мог заставить ни одного из них, даже самого Мумбу, ступить на борт плота. Именно во время одного из таких коротких путешествий я сделал еще одно открытие, которое, не будь я пленником, наполнило бы меня или любого другого человека волнением и восторгом. Плот сел на песчаную отмель, и, чтобы освободить его, мне пришлось сдвинуть несколько булыжников хорошего размера. Делая это, я уловил безошибочный желтый отблеск среди мелкого черного песка в углублении, оставленном камнем. Забыв обо всем, забыв о своем состоянии, о своем окружении, даже о планах побега, я упала на колени и лихорадочно, с быстро бьющимся сердцем, копала гравий. В следующее мгновение, почти затаив дыхание, я застыл над огромным золотым самородком, весившим целых десять фунтов. Быстро, с помощью мачете и рук, я разгребал песок, останавливаясь каждые несколько мгновений, чтобы вытащить грубый желтый комочек, пока мое первое возбуждение не прошло и здравый смысл не вернулся. Я выпрямился и разразился безумным смехом. Я все еще был пленником долины людей-обезьян, и все золото в мире не имело для меня ни малейшей ценности, пока я не был уверен, что смогу сбежать. Но, как и изумруды, золото, если я когда-нибудь покину это место, станет богатством, и я решил, что прежде чем предпринимать какие-либо попытки сбежать, я должен обзавестись хорошим запасом драгоценного металла.

Прошло два дня после этого случая и я решил предпринять давно откладываемое исследование подземного потока. Мне с огромным трудом удалось заставить людей-обезьян понять, чего я от них хочу. Фактически лишь Мумба, который благодаря постоянному общению со мной мог понять смысл моих слов быстрее, чем другие, и который, кстати, был намного умнее своих товарищей, был единственным, кто действительно понимал мои желания. Я не слишком доверял ему, и все же, в некотором смысле, моя жизнь зависела от того, выполнит ли он и его товарищи мои приказы. Я вполне осознавал тот факт, что шел на огромный риск, но мое решение было принято. Я бы проник в туннель до предела своих веревок, если только нечто не заставит меня сдаться раньше, и я надеялся, что на таком расстоянии смогу увидеть дальнейший выход в это место. Я уже приготовил факелы из смолы и, вооружившись несколькими из них, пришвартовал плот поближе ко входу в туннель и в последний раз повторил свои инструкции Мумбе. К плоту и к толстому столбу, вбитому в землю, была привязана прочная веревка, и целых пятьсот футов этой веревки лежали аккуратно свернутыми на берегу. Кроме того, я предусмотрел сигнальный шнур, и большая опасность для меня заключалась в том, что примитивные обезьяноподобные существа могли перепутать мои сигналы или впасть в панику и покинуть меня, как только я исчезну в туннеле. Однако я утешал себя мыслью, что в худшем случае я, вероятно, смогу вернуться к дневному свету, потому что течение реки теперь было очень слабым. Словами, жестами и демонстрацией я показал Мумбе свои сигналы. Один рывок за тонкую веревку и тяжелую веревку нужно было держать крепко, два рывка – травить веревку понемногу, в то время как три рывка означали вытянуть плот. Немного опасаясь того, что может меня ожидать, я зажег свой факел, ступил на плот, оттолкнул его от берега и приказал Мумбе приготовиться. В следующее мгновение я плыл в чернильной тьме, освещаемый только красноватым светом моего факела. Я неуклонно продвигался вперед, держа свой факел высоко, двигая им и вглядываясь в тени. Но я не нашел ничего, что могло бы помешать моему продвижению. Течение оставалось равномерным, крыша и стены практически не менялись по высоте или ширине, не было никаких выступающих скал или рифов, а туннель был почти таким же прямым, как если бы его пробурил человек. Наконец я достиг предела своих канатов, а впереди по-прежнему не было ни проблеска света. Насколько я знал, проход мог продолжаться на протяжении многих миль, но тот факт, что он был судоходным на таком значительном расстоянии, очень ободрил меня. Не найдя ничего интересного, я трижды дернул за сигнальный трос и вскоре почувствовал, что меня тащат туда, откуда я пришел.