Алиби. Искусство обмана

– Не в этом смысле, – возразил Решетников. – Но есть мнение, что это подставной следак.

– Ваше мнение?

– Мне его достаточно.

– Разрешите за ним проследить? – предложила Даша.

– Нет, я сам.

Саша сидел на кухне и наблюдал, как Завадский у плиты готовит куриный бульон, также котлетки на пару.

– А что такое с меню?

– Это маме, – ответил Завадский. – Теперь мы все вместе будем так есть, чтобы ей было легче.

– Зачем?

– Затем, что мы семья. Если кому-то плохо, мы ему помогаем. Это значит быть семьей.

– А-а… – иронично протянул Саша. – Просто мне такого никто не говорил, а в учебниках такое не пишут.

Завадский строго посмотрел на него.

– А ты чего так спокоен? Когда у меня мама заболевала, я места себе не находил.

– Видимо, у нас с мамой просто другие отношения. Она меня бросила кормить в три месяца, видимо, поэтому. Нет такой связи.

Увидев, что Саша направился к выходу, Завадский сказал:

– Подожди.

Саша остановился.

– Ты понимаешь, что мама – это самый главный человек, самый близкий?

– В курсе.

– Знаешь, мне было восемнадцать, когда умерла моя мать. Я до сих пор вспоминаю наш последний разговор, я был идиотом. Не делай того, о чем будешь жалеть.

Саша сверкнул глазами.

– Слушайте, я все понимаю, диета так диета, будем есть воду с хлебом, легко, что еще от меня требуется?

– Ты знаешь, что такое панкреатит?

– Живот болит?

– Нет. Это не просто выпить таблетку и жить дальше. Боль такая, что человек может потерять сознание. От этого можно умереть, ты понимаешь?

– Теперь – да, – серьезно ответил Саша. – Сейчас отправлю маме эсэмэску, как я ее люблю. Так правильно будет?

Завадский посмотрел на Сашу каким-то разочарованным взглядом. Тот вышел и направился в свою комнату.

Через несколько минут к нему вошел Завадский, которому, судя по всему, не терпелось продолжить воспитательную работу. Саша сказал ему в прежней ироничной манере:

– Я уже набираю СМС, вот, «мама, я скучаю, выздоравливай скорее».

– А ты отцу сообщал?

– Зачем? – Саша слегка удивился.

– Ну не чужой человек все-таки.

– Хорошо, позвоню.

– Нет, я сам.

– Лучше я, – настаивал Саша.

– Я почему не я? Ты чего-то боишься?

Саша махнул рукой, показывая, что не собирается спорить.

– Звоните, я допишу маме СМС.

Завадский набрал номер Решетникова, когда тот сидел за рулем.

– Петя, привет.

Решетников переключился на громкую связь. Его покоробила неуместная фамильярность Завадского.

– Петр, – поправил он.

– Ты знаешь, что Ольга в больнице?

– Нет. – Решетников постарался изобразить удивление.

– Это так ужасно. Ты придешь?

– Ну, теперь ты за нее в ответе, – ответил Решетников.

– Я подумал, ты захочешь навестить ее в больнице. – В голосе Завадского проскользнул упрек.

– Никакого желания. Это ты с ней в горе и в радости, я только в радости.

Завадский продолжал настаивать:

– Петр, дело очень серьезное, ты бы пришел, поддержал.

Решетников, которому в этот момент было совсем не до Завадского, раздраженно бросил:

– Слушай, не переживай, панкреатит лечится и без поддержки бывшего мужа.

Решетников отключил телефон, он уже подъехал к зданию следственного комитета и увидел, как оттуда выходит Витязев.

– Ни с кем не здороваешься, – бормотал Решетников, видя, как следователь молча проходит мимо своих коллег. – Потому что ты тут никто.

Витязев сел в машину и тронулся с места. Решетников двинулся следом за ним. Вновь зазвонил телефон. Решетников, увидев, что это Красовская, включил на громкую и сказал коротко:

– Только быстро.

– Это я, – сказала Анна.

– Ну как роман?

– Как-то не очень.

– Обо всем по порядку.

Красовская начала рассказывать, как носила роман по издательствам.

– Первый сказал: «Читается на одном дыхании, но какая-то херня. Это и не женская проза, и не… разножопица какая-то». Второй вообще сказал: «Я бы порекомендовал написать другой роман. Лучше попроще что-то. Я дочитать не смог, читатель и подавно не станет. Язык вроде есть, вроде бы русский, но… неинтересно». Я спросила, не могли бы они сами поправить этот роман.

Решетников строго перебил Красовскую:

– Таких вопросов ты задавать не должна!

– Но я задала. А в «Орфее» тетка сказала, что роман ей понравился: «Такая классическая литература для старшего школьного возраста».

– Вот сука, – злобно буркнул Решетников.

– Ага, – согласилась Красовская, – к тому же она сказала, что «старший школьный возраст не покупает книги, только учебники».

Взбешенный услышанными новостями, Решетников начал притормаживать, увидев, что Витязев вышел из машины и зашел в ресторан.

– И что, есть же какое-то издательство, которое похвалило?

– Нет, – ответила Красовская.

Что-то в словах Красовской настораживало Решетникова, но занятый слежкой, он не мог как следует подумать.

– Но они же знают, что это мой роман?

– Конечно.

– Я ничего не понимаю.

– Это я ничего не понимаю. Может, вы сами сходите, и…

– Нет, я не успеваю. Сходи еще в пару мест, наверняка где-то понравится.

– Хорошо. И еще.

Решетников выключил зажигание, собираясь выйти из машины.

– Только быстро, я тороплюсь.

– Я больше не хочу вас видеть. Это если быстро.

– Так… – Решетников вернулся на сиденье.

– У вас мало времени, – напомнила Красовская.

– Хорошо, потом поговорим.