Алиенист

Я пожал плечами и вернулся на место, откуда продолжил изучать публику, вскоре дойдя до ложи 35.

– Ага, я смотрю, Морган сегодня привел с собой cyпругу. Подозреваю, что какой-нибудь несчастной актриске придется сегодня обойтись без бриллиантового браслета, а то и парочки. – Я перевел взгляд на беспокойное море голов в партере. – И куда, скажите на милость, они думают запихнуть всех, кто остался снаружи? В оркестровую яму?

– Будет чудом, если нам вообще удастся что-нибудь расслышать, – рассмеялся Крайцлер. Его смех несколько озадачил меня: обычно его не веселили подобные веши. – Ложа Асторов так забита, что обрушится, того и гляди, а ребята Резерфорда уже успели нализаться так, что едва стоят!

Я извлек из кармана раздвижной театральный бинокль и принялся осматривать другую сторону «Подковы».

– Нет, вы только полюбуйтесь на этот курятник в ложе у Клюзов… – сказал я. – Вряд ли эти барышни пришли сюда послушать Мореля. Скорее открыта охота на богатых мужей, а?

– Хранители общественного уклада. – Крайцлер со вздохом обвел рукой зал. – При полном параде и чудо как хороши!

– Вы в эксцентрическом настроении, Ласло, – сказал я, окинув его недоумевающим взглядом. – Вы, случаем, сами не пьяны?

– Я трезв, как судья, – был мне ответ. – И даже более того, ибо вряд ли хоть один из присутствующих здесь судей трезв. И позвольте упредить ваши заботливые расспросы, Мур, рассудка я тоже не потерял. Ага, вот и Рузвельт! – воскликнул он и энергично помахал Теодору, после чего заметно поморщился.

– Как рука? – поинтересовался я. – Все еще беспокоит?

– Временами, – ответил Ласло. – То был не самый удачный выстрел. Придется обсудить его с тем человеком… – Он осекся, посмотрел на меня, неестественно улыбнулся и закончил: – … когда-нибудь. А теперь скажите мне, Джон, где сейчас остальные члены отряда?

Я все еще чувствовал пресловутую заботу о душевном здравии моего друга у себя на лице, но последний вопрос пришелся кстати: я пожал плечами и выбросил это из головы.

– Отправились вместе с детективами на мост Хай-Бридж, – ответил я. – Чтобы успеть занять позиции.

– Хай-Бридж? – подчеркнуто переспросил Крайцлер. – Стало быть, они ожидают, что все случится в башне Хай-Бридж?

Я кивнул:

– Именно так мы и предполагаем.

Его глаза, до сей поры быстрые и наэлектризованные, положительно сверкнули от возбуждения.

– О да, – промурлыкал он, – разумеется. Это единственное другое разумное решение…

– Другое? – переспросил я. Тряхнув головой он торопливо ответил:

– Неважно. Вы не рассказывали им о нашем соглашении?

– Я сообщил им, куда направляюсь, – ответил я несколько виновато. – Но не сказал, зачем именно.

– Превосходно, – подвел итог Крайцлер, откидываясь на спинку кресла с весьма довольным видом. – В таком случае, Рузвельту неоткуда узнать…

– Узнать что? – немедленно спросил я, чувствуя, как во мне нарастает знакомое ощущение, что я зашел совсем не в тот театр, да еще и посреди спектакля.

– М-м? – протянул Ласло, будто бы не сознавая моего присутствия. – Ах да… Я потом все объясню. – Вдруг он показал рукой на оркестровую яму. – Превосходно! Зайдль уже здесь.

К дирижерскому пульту действительно выходил длинноволосый мужчина с благородным профилем – Антон Зайдль, некогда личный секретарь Рихарда Вагнера, а ныне – прекраснейший дирижер Нью-Йорка. Его римский нос украшало изящное пенсне, которому неким манером удавалось не слетать от энергичных телодвижений, так характерных для стиля этого дирижера. Зайдль одним своим видом внушил себе уважение оркестра, а когда обернулся к залу, скользя по рядам строгим взором, множество светских болтунов затихли и преисполнились робостью. Но лишь погас свет и Зайдль одним движением обрушил на зал могучую увертюру «Дон Жуана», возня и шум в ложах принялись нарастать снова и вскоре стали просто невыносимы. Крайцлер, между тем, продолжал внимать музыке с безбрежным спокойствием.

Следующие два с половиной акта Ласло продолжал стоически выдерживать откровенно хамское отношение публики к этому музыкальному мираклю, сохраняя прежнюю загадочную невозмутимость. Морель, как всегда, был безукоризнен и в пении, и в актерской игре, а его партнер – Эдуард де Реске, певший Лепорелло. – был просто божественен. Единственной наградой им были весьма скромные аплодисменты и назойливая болтовня в зале. Церлина в исполнении Фрэнсис Савилль была подлинным совершенством, хотя даже ее дарования не хватило, чтобы утихомирить пьяных резерфордовцев, которые все время орали ей комплименты, словно танцовщице из среднего кордебалета где-нибудь в Бауэри. В антрактах публика распоясывалась окончательно, походя на огромную бесноватую стаю диких зверей, сверкающих бриллиантами, а когда Витторио Аримонди, певший мертвого Командора, принялся бить в дверь Дон Жуана, меня уже настолько переполняло раздражение, что я окончательно возненавидел всех и совершенно не понимал, зачем Крайцлеру понадобилось меня сюда тащить.