Вся эта глупейшая, бестактная и, вероятно, политически вредная вещь заставила гневно содрогаться Павла Иосифовича, но, как это ни странно, по глазам столпившейся публики видно было, что в очень многих людях она вызвала сочувствие! А когда Бегемот, приложив грязный продранный рукав к глазу, воскликнул трагически:
– Спасибо, верный друг, заступился за пострадавшего! – произошло чудо. Приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул:
– Правда! – детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной Эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове. Прокатился такой звук, какой бывает, когда с грузовика сбрасывают на землю листовое железо. Толстяк, белея, повалился навзничь и сел в кадку с керченской сельдью, выбив из нее фонтан селедочного рассола. Тут же стряслось и второе чудо. Сиреневый, провалившись в кадку, на чистом русском языке, без признаков какого-либо акцента, вскричал:
– Убивают! Милицию! Меня бандиты убивают! – очевидно, вследствие потрясения, внезапно овладев до тех пор неизвестным ему языком».
Но элитный Торгсин был представлен лишь немногими магазинами в крупных городах. В крестьянской голодной стране Торгсин как массовый феномен мог быть только голодным крестьянским.
Большинство провинциальных магазинов Торгсина превратились в лабазы, которые мешками продавали крестьянам муку и другие необходимые продукты. С мест сообщали, что около магазинов толпились в основном сельские жители, которые «пришли исключительно за мукой», «если нет муки и крупы, то нет и очередей», а «промтоварами покупатель не интересуется почти совершенно». В первый год массового голода (1932) доля продовольственных продаж в Торгсине выросла с 47% в первом квартале до 68% в последнем. Это – усредненные данные для всей страны. В районах с преобладанием крестьянского населения, как Башкирия, например, Торгсин на 80% торговал мукой. В первом квартале голодного 1933 года доля продовольствия в продажах Торгсина достигла 85%, причем около 60% продуктов, проданных зимой 1933 года, составляла «хлебная группа». Умирающие от голода крестьяне, сдав все зерно государству, меняли свои нехитрые ценности на хлеб.
«Считает ли советская власть крестьян людьми?» Такой вопрос государственному уполномоченному по коллективизации задали на сельском собрании в Сибири. Неизвестно, что сказал уполномоченный. Народ же ответил частушкой: