Алхимик (сборник)

Ван Цзюнь пошел и сел за низкий столик, глядя, как ревет огонь, а повар бросает стручки чили в вок. Пришлось вытереть рот, чтобы не пустить слюну на запах еды. Жена повара открыла для него «Пять звезд», и на его глазах налила пиво в мокрый стакан. Дневная жара спадала. По брезентовой крыше уличного ресторана застучал дождь. Ван Цзюнь пил пиво и смотрел на других клиентов, отмечая, какую еду они едят и в какой компании. Раньше он мог бы пристать к таким людям, выклянчивая денег, но не сегодня. Сегодня он король, богач, человек с деньгами в кармане.

Его мысли были прерваны приходом иностранца. Широкоплечий мужчина с длинными белыми волосами, убранными сзади в конский хвост. Кожа у него была бледная, на руках – белые перчатки. Он вошел под навес ресторана, огляделся синими глазами, рассматривая обедающих. Увидев скрюченную фигурку Ван Цзюня, улыбнулся, подошел, сел на табурет напротив и сказал на мандаринском, с акцентом.

– Ты – малыш Ван. У тебя для меня кое‑что есть.

Ван Цзюнь уставился на этого человека, а потом, набравшись храбрости в присутствии и от внимания других китайцев, сказал:

– Кэ нен . – Может быть.

Иностранец нахмурился, потом наклонился через стол, но их прервала жена повара, поставив перед Ван Цзюнем мапо дофу и тут же – свинину. Пошла, зачерпнула дымящуюся чашку риса шире руки Ван Цзюня и поставила перед ним. Ван Цзюнь взял палочки и начал заталкивать еду в рот, разглядывая иностранца. Глаза слезились от остроты дофу, во рту покалывало знакомое онемение от молотых перечных зерен.

Жена повара спросила, будет ли иностранец есть с ним, и Ван Цзюнь глянул на него. Ощупал деньги в карманах. Рот горел пламенем. Ван Цзюнь оценил габариты иностранца и мрачно согласился, почти наяву ощущая, как испаряется его богатство. Они говорили на Чэнду хуа, городском диалекте, и иностранец не понимал сказанного. Жена повара зачерпнула другую плошку риса, поставила перед иностранцем, положила пару палочек. Иностранец взглянул на горку риса и снова на Ван Цзюня. Покачав головой, он сказал:

– У тебя кое‑что для меня есть. Дай сюда.

Ван Цзюнь был уязвлен невниманием иностранца к предложенной еде. И сказал недовольным тоном:

– С чего это я должен тебе что‑то отдать?

Бледный белый нахмурился, синие глаза стали холодными и злыми.

– Тебе разве тибетец не говорил передать мне кое‑что?

Он протянул руку в белой перчатке.

Ван Цзюнь пожал плечами:

– Ты на мост не пришел. С чего я тебе сейчас буду отдавать?

– Он с тобой?

Ван Цзюнь насторожился:

– Нет.

– А где?

– Выбросил.

Человек протянул через столик руку, сгреб Ван Цзюня за рваный ворот. Подтащил поближе.

– Отдавай сейчас же. Ты просто ребенок, я могу его у тебя отобрать, если сам не отдашь. Тебе сегодня не победить, маленький Ван. Не надо меня испытывать.

Ван вытаращился на иностранца, увидел у него в нагрудном кармане серебристый блеск. Повинуясь порыву, он потянулся к этому блеску и вытащил, держа между собой и иностранцем. За соседними столами ахнули. У Ван Цзюня затряслась рука, разжалась безвольно, и отрезанный палец тибетца с бирюзовым кольцом черненого серебра выскользнул из руки и упал в свинину.

Иностранец безразлично улыбнулся отстраненной улыбкой.

– Дай сюда датакуб, пока я и у тебя сувенир на память не взял.

Ван кивнул и медленно полез в карман. Глаза иностранца следили за погружающейся в карман рукой.

Свободная рука Ван Цзюня отчаянно метнулась к столу, захватила горсть обжигающего дофу. Не успел иностранец среагировать, как Ван залепил в эти синие глаза целую горсть варева с чили и молотым перцем. Иностранец взвыл, а Ван Цзюнь запустил острые желтые зубы в держащую его бледную руку. Иностранец бросил Ван Цзюня, отчаянно протирая горящие глаза, а из укушенной руки текла кровь.

Обретший свободу Ван Цзюнь рванул в темноту, в переулки, которые лучше всего знал, оставив иностранца рычать и бесноваться.

Дождь пошел сильнее. В Чэнду возвращалась прохлада, жестче и холоднее прежнего. Холодом дышали бетон и дома, и дыхание Ван Цзюня застывало в воздухе туманом. Он забился в свою коробку с логотипом «Стоун‑Эйликсин компьютерз». По картинке под логотипом он решил, что ее использовали для спутниковых телефонов. Скорчился внутри с теми немногими воспоминаниями, что остались у него от детства.

Он еще помнил свою деревню и расплывчато – дом из саманных кирпичей. Яснее помнились террасы холмов и как он бегал вдоль этих террас, играя в теплой летней грязи микросамолетом с вертикальным взлетом, пока родители трудились по щиколотку в коричневой воде и зеленых рисовых ростках, вылезающих из грязи. Потом он проходил мимо этих террас, пышных и несжатых, выбираясь из затихшей деревни.