Аллегро

Но Гейл открывалась для всех другой стороной, не знакомой, даже чуждой… А по виду хорошая такая, и не скажешь. Вот бабы! И там, значит, такие есть… Ну повезло Тимохе, ну отхватил… Хуже, чем на грабли… И она тоже, извините, фифа. Ну не было у Женьки с собой кредитной карточки, в другом костюме может быть лежала, а наличку он с собой не носит — не прилично! — и что? Нервничать из-за этого? Ссориться?

Все расстроились. Сильно расстроились, вдрызг, и за Гейл, и за Тимоху…

К утру только и успокоились…

А там и завертелось…

С одиннадцати до восемнадцати, по Стокгольмскому естественно времени, наши военные музыканты репетировали в сводном Национальном концертном оркестре. В том концертном, королевском, большом и знаменитом. Причем, в огромном круглом зале… В круглом! Представляете? Это не обычный прямоугольный концертный зал, а огромный шар размером со стадион, с огромной же и ареной посредине. «Globen» называется. Большой, круглый и блестящий. Музыканты, издалека увидев, подумали в начале, что это обсерватория, а оказалось и нет. Об этом нужно особо сказать, о главном. И не про арену, мы же не архитекторы какие конструкции разглядывать, — дождик не капает и ладно. Важно, чтоб слышно хорошо было и видно, а тут как раз, всё как на ладони, и акустика — дай бог! «Ми-ме-ма-мо-му-мы-ы-ы…» крикнешь с арены — и сам себя слышишь, как в приличной консерватории. Молодцы архитекторы и прочие там строители. И местные музыканты хороши. И сыгранность, и индивидуальное и коллективное мастерство, солисты в основном. Главное — почти одна треть — русские, наши музыканты, по контракту. Хотя по виду и английскому языку и не отличишь. А заработки — «нашим» трудно представить. Ещё труднее на русские деньги перевести. Интегрировались ребята, совсем интегрировались. И, главное, их ценят. За интеллект, талант и мастерство. Оркестр не оркестр, оказалось, целый полк музыкантского народу.

Когда они, музыканты, пошли на перерыв, а наши военные «духовики» как раз к перерыву в первый раз явились, впечатление было такое, будто электричка к перрону подошла. Толпы… Толпы народу повалили со сцены в партер, заполнив вальяжной и холеной улыбающейся массой все лестницы и переходы. Скрипачи, валторнисты, басисты, тромбонисты, саксофонисты… дирижеры, аранжировщики, и прочие и прочие. Молодые, пожилые, среднего возраста, худые, тучные, высокие, низкие, лысые, гривастые, со всеми оттенками кожи… Говорливые и смеющиеся, воркующие и рокочущие, шумные и порывистые… Веселые ребята, как и наши, российские. Ну, музыканты же, что вы хотите! А музыканты, они и в Африке музыканты…

Готовились к открытию торжественного мероприятия. Готовились. Готовились, не то слово, — жаждали. Глобальное мероприятие предстояло, — правительственное перекрывает. Все газеты, все каналы телевидения, все обыватели, включая разных водителей, туристов, гостей города, официантов, и прочий незнакомый непонятно говорящий народ, уже знали и твердили на разных иностранных языках, показывая репортажи с русскими гостями музыкантами. Как «садятся в автобус!», как «улыбаются!», как «завтракают!», как «курят!», как «дают автографы!», как «репетируют!», как с «девушками!» на пальцах разговаривают, глазеют по сторонам, как… только еще в туалете никого не засняли, а могли бы, пожалуй. В общем, русские — гости «намбер уван». Газеты вообще выходили с крупными заголовками: «Русские покорили Стокгольм», «Пришли и победили», «Они могут всё», «Русские снова впереди», в таком вот боевом духе.

Если бы не парадная военная форма, их быть может и не найти было простым взглядом в том большом людском муравейнике. А так, благодаря зеленому их цвету, да ярким погонам, аксельбантам, фуражкам с нахальным, задиристым изгибом, они — как веснушки на лице молоденькой девушки — притягивали к себе всеобщее внимание. И не только разных фоторепортеров, телевизионщиков-хроникёров, но и, главное, женскую часть всего, кажется, Стокгольма, не сказать Швеции. Да-да, всей страны! Слышишь, Родина, как твоих сынов за границей любят, сплошной фурор… дома бы так замечали! Такой популярности нет даже у самого товарища Президента… не сказать какой страны. Дирижер, подполковник Запорожец наш, вот сейчас вот, гляньте-гляньте, отдельно от оркестра, под яркие фотовспышки, дюжины фото— и кинооператоров, вдохновенно сам с собой дирижирует, как бой с тенью ведет. Крупно потому что на обложки глянцевых журналов снимается… А это вам не то… что почём зря.

Остальные музыканты — тоже часто для репортеров то вместе, то по отдельности кому-то дудели, или делали вид, их тоже непрерывно куда-то снимали. То крупно, то очень крупно, то снизу, то сверху, то сбоку, то со спины, то… На сцене, на лестнице, в зале, у стойки бара, у входа в концертный зал, у выхода из автобуса, у искусственного водопада, у… Ну, надоели уже, кто б знал, хуже наглых мух! И уединиться нельзя, ни сам с собой, ни с музыкантшей какой, ни с горничной… Просто кошмар! Везде одни объективы, везде фотовспышки, чуткие микрофоны и наглые лампочки.