Аллегро

«Господин генерал, вам нравится здесь, в Швеции, у нас? И что именно?»

Генералу уже, в принципе, надоела вся эта, с позволения сказать, «конференция». Он не видел должного внимания к себе, не чувствовал положенного уважения… Разве только к Смирнову. К тому же, хотелось пить. Но при всех возиться с бутылкой и стаканом он не хотел. Да и пора уже было кончать с этим… допросом.

— Здесь? — удерживая в голосе оттенок радушия, переспросил генерал. — Ну как вам сказать… Здесь хорошо, конечно… Но, замечу: дома лучше! Однозначно! Так что… — Генерал, в подтверждение последнего, легонько по столу ладонью прихлопнул. — Спасибо за вопросы, господа журналисты! До встречи в России! Спасибо! — попрощался.

На этот раз аудитория достаточно бурно и откровенно поблагодарила офицеров и, щёлкая собираемыми штативами, шумно задвигалась, гремя крышками сидений подскочила, громко заговорила на разных языках, заторопилась на выход.

А Ульяшов с генералом намеренно неторопливо выбрались из-за стола, в пику…

— И как мы? — заглядывая в глаза, спросил полковник. Видели бы его сейчас Верунчик с Натусей, они бы огорчились, он вновь стал тем самым ретранслятором чужих мыслей, чужих чувств, чужой воли. Потому что вновь к «своим» попал. Очень уж хотелось ему стать генералом. Близко уже и был. И, главное, шанс, не как тот — журавль в небе, а синица… А почему нет?

— Нормально, — капризно буркнул генерал, и не оглядываясь, не громко спросил. — Всё? Камеры выключены?

Ульяшов огляделся.

— Да всё, кажется, — так же тихо доложил. — Сматывают кабели. А что?

— Тогда быстренько идём в пивбар. Тут поблизости, я видел. Холодного и побольше. У меня в горле першит.

— Есть, по холодненькому!

Кстати, перед открытием праздника, кроме иностранных репортеров появились и наши, российские: «РТР», «ОРТ», «ТВ6», «НТВ», «МТиВи»… Нормальные ребята, совсем наши, простые, не жадные и с башлями, что интересно, при деньгах… Музыканты с удовольствием беседовали с ними и за ланчем, и под кофе, и под пиво, под свет подсветок и софитов, в ресторанчиках, барах… Для зрителей как бы случайно так, неожиданно и врасплох, мол: «А вот один из наших соотечественников, кажется… героев дня. Наше национальное достояние. Здравствуйте, товарищ старший сержант, можно с вами побеседовать? Представьтесь, пожалуйста, телезрителям нашего канала…» Либо: «А вот здесь, в уютном шведском ресторанчике, совсем неожиданно, за много-много тысяч километров от нашей Родины, мы встретили группу наших соотечественников из России, военных музыкантов одного полка. Да-да, представьте себе, именно так, наших национальных героев можно сказать, виновников торжества мирового уровня… Здравствуйте ребята, можно с вами познакомиться?..» Какие дела, земляки, конечно можно, присаживайтесь, знакомьтесь, и оплачено к тому же, да и обговорено всё уже. Давайте вопросы, какой там первый?..

С ними и поговорить было о чём: о родине, о берёзках, о высоком и вечном… Хотя, им, репортёрам, вежливым и прилипчивым, нужен был Смирнов. Главным образом он, либо сам дирижер, либо ближайший какой друг Саньки, потом старшина, и только затем уж и остальные. Но, первый — последний, это не важно. Никто не остался без внимания, никто не был обойден. А это так приятно, так сладко…

От всего мягко-назойливого внимания-обожания, такой мощный адреналин в крови разливался, такой мощный кайф встряхивал психику, будоражил и пьянил, просто голова шла кругом. Хотелось петь и плясать, и просто дурачиться от всеобщего внимания и любви… О-о-о-о-о!.. Какое это сладкое слово — известность! Но и очень тяжёлое, если хотите знать бремя. Очень. Ни минуты расслабления, ни одного необдуманного шага, взгляда, слова, который может быть истолкован самым неожиданным для тебя образом. Популярность, Слава, мировая Известность… — в первую очередь — ответственность. Большая ответственность. За себя, за Саньку Смирнова, за ребят из оркестра, за страну, за… Да и улыбку все время на лице, извините, держать, как ненормальный какой… не подарок, не сахар, мышцы сводит.