Аллегро

— Нет-нет, он дирижер, если уж лейтенант.

— Он, наверное, шпион… Они все…

— Ага, твой «кондуит» фотографировать приехал…

— Или, как мы живем…

— Вот, кстати… — очнулся старший прапорщик Хайченко (быка за рога!), — надо, пока не поздно, аврал тут, сейчас навести, да, товарищ подполковник? А то заросли грязью, понимаешь, по самые эти… уши… понимаешь. И инструменты нужно всем почистить, и всё остальное… Обленились, понимаешь, все. Срочники! Господа срочники, я к вам обращаюсь или к кому? Что это у вас за вид такой, а? У вас, что робы почище нету или как? Почему всё так небрежно? Сверхсрочников это, кстати, тоже касается… Завтра такое вот разгильдяйство увижу — буду наказывать.

— Правильно, старшина, давно пора их наказывать, — приходит в себя и дирижер, подхватывает «тему». — Распустились, понимаешь, все. Грязные, не подстриженные, ещё и в очках… Что это такое, понимаешь? Мы оркестр или не оркестр, а? На нас же люди смотрят, понимаешь. Даже из НАТО к нам учиться едут… А мы? Раз-гиль-дяи!.. С завтрашнего дня, товарищ старший прапорщик, можете наказывать всех подряд, причем, от моего имени. Хватит с ними цацкаться. А сейчас, всем аврал. Всё начистить, надраить, чтоб всё здесь блестело и сверкало у меня, как котовые яйца. А завтра… завтра, чтоб все были подстрижены, начищены и наглажены, с ног до головы, как на смотр. Понятно?

— Так точно! — воодушевлённо рубит оркестр.

— Старшина, — протягивая руку за фуражкой, приказывает подполковник. — Остаётесь за меня. Срочно займитесь уборкой. Я в штаб, на разведку: что там и вообще…

— Есть!

В оркестровом классе возникает нервная суета, постепенно переходящая в целенаправленную работу.

— Тимофеев, — старшина «вылавливает» нужного музыканта, в упор смотрит глазами подполковника. — Это твоя работа со Смирновым?

— В каком смысле?

— С телевидением… в каком… — раздражаясь, повествует старший прапорщик. — Вы меня подставили… с самоволкой. Будто не понимаешь.

— С телевидением? — переспрашивает прапорщик. — Никак нет, товарищ старший прапорщик, с телевидением.

— Тогда, как он туда попал, я спрашиваю? Только не ври мне…

— Сам не понимаю… Вообще-то они обещали его не показывать… — мнётся музыкант. — А в остальном… Вы же знаете, товарищ старшина, консерватория же всегда должна шефствовать над средними учебными заведениями… Должна! Вот мы и это, оказали посильную помощь… в воспитании эстетического и культурного уровня подрастающего поколения. Сами же говорили!..

— Я?! — изумляется старшина. — Когда это я такое говорил?

— Вы всё время нам это говорите… Всем! Что мы, музыканты, должны нести в массы, в народ, высокую культуру и эстетику, как базисную платформу в формировании личности современного человека… Вот. Это же вы говорили? Вы!

Старшина несколько теряется, но принимает на свой счёт почётную ответственность.

— Ну, в общем-то… правильно всё это, конечно… Только… Зачем же на всю страну-то сразу…

Тимофеев полностью похоже с этим согласен: не хорошо, конечно, говорит его вид, если сразу, и на всю страну.

— Я их предупреждал… — осторожно замечает он. — Они обещали.

— Предупреждал он, они обещали!.. — играя голосом, в сердцах передразнивает старшина. — Это хорошо если только наш дирижёр что-то ночью по телевизору увидел, а если ещё кто… из командования, например, из дивизии… А? Как наши срочники за всякие училища на конкурсах выступают. Это же не положено. Чёрте что! У меня в голове такое не укладывается. Пойти в самоволку и засветиться на телевидении… это вообще… Ни в какие ворота. И всё ты! — ткнул пальцем в грудь провинившегося прапорщика. Тимофеев попытался было рот открыть. — Молчать! — в соответствующем «тонусе» оборвал старшина. — Это твоя работа, я знаю, и не спорь. Будешь спорить, накажу… понимаешь… Так же и под прокуратуру с вами можно залететь. Предупреждать же в конце концов надо, понимаешь.

— Виноват, товарищ старший прапорщик. Больше не повторится. Да и парню размяться тогда надо было… Я подумал… Диплом к тому же…

— Диплом… — остывая, эхом, вторит старшина. Но вдруг спохватывается, боясь забыть. — И вот ещё что, Тимофеев. И не вздумайте больше на всякие ваши халтуры срочников с собой брать. Не дай Бог! Категорически. Узнаю, всех накажу на полную катушку… Тебя первого.

— О, опять меня! А меня-то за что?

— Знаю за что! Твоя это потому что работа. Понял?

— Так точно. Понял.

— То-то, — Хайченко уже выдохся, но отдельные сотрясания воздуха ещё проявляет. — И своих подпольщиков всех предупреди… Ясно!

— Так точно. Ясно.

— Всё, идите, занимайтесь делом!..

— Есть, заниматься делом.

— Понимаешь…

Ну, это уже просто пар. Дуновение всего лишь… Потому и не опасное.

Следующий день.

Вторник.

Тот же класс.

Заметны разительные перемены: всё блестит и сверкает.

Личный состав тоже — свеж и бодр. Томится, как свежий борщ под крышкой, как новенький штопор в праздничном ожидании девственной цельности пробки.

Музыканты, косятся на дверь, разгуливают с инструментами в руках и на перевес, как с автоматами. Не столько раздуваются, сколько делают вид, что заняты инструментом. Да и разгуливают потому, что жаль пока брюки мять…