Аллегро

Срочников тоже не узнать, все в «парадках». Парятся.

Подполковник свежий китель надел, и туфли новые. На вешалке еще круче дыбится своей взлётной кривизной новая его фуражка. Новейшая. Парадная.

Чуть в сторонке, с инструментами, стоит группка озадаченных житейскими обстоятельствами музыкантов.

— Я думаю, мужики, этого лейтенантика обязательно нужно будет в кабак сводить. Проверить на русское гостеприимство, на устойчивость, и прочее. Как думаете? — Ведёт тему озабоченный патриотической проблемой Евгений Тимофеев, трубач.

— Обязательно! Как пять копеек. А где башли взять? Это ж, целая куча баксов… — Ужасается прапорщик Мальцев. Геннадий Мальцев, тромбонист.

— Где-где… А может, ко мне, на хаус? — гостеприимно предлагает выход Сашка Кобзев, кларнетист. — А?

— Ну, конечно, к тебе на хаус, — всполошившись, ехидничает Трушкин. — Опять твоя тёща в рот будет заглядывать, да рюмки считать… «Какая дороговизна вокруг, какая дороговизна… Вот раньше, вот раньше…» Еще чего доброго привяжется к нему, к этому Гиллу, с рекламой своей коммунистической партии, как та тётка с «Кометом», не оторвешь.

— Ага, или начнет опять всех жизни учить, как тот Жирик. Нет-нет, это не пойдет. — Добавляет Женька Тимофеев. — Она меня еще прошлый раз во как достала, до сих пор отойти не могу. Ты меня, Санёк, извини, но не с американцем к тебе в гости идти, разве что с Зюганычем.

— Да я чего, я понимаю, — огорчённо разводит руками Кобзев. — Сам по ночам вздрагиваю… Уж дома, верите нет, и табурет её опять починил, и посуду мою… иногда. Даже мусор стал выносить… а ей всё мало и мало — зудит и зудит. Телик с ней вообще не возможно смотреть, заманает почище любого комментатора.

— Ладно, не плачься, не у тебя одного…

— Да, Санька, не уводи мысль в сторону, — чутко следит за ходом стратегического планирования Тимофеев. — Что делать-то будем, чуваки, где башли на кабак брать, а?

— А может, к Ленке завалимся? — предлагает вариант находчивый Лёва Трушкин. Левон Арнольдович, если официально. Он армянин. В оркестре на тубе играет. — Ну, к той, с вещевого рынка. — Видя, что коллеги не врубаются, поясняет. — Ну, рыжая такая… — Показывает руками силуэт виолончели. — Помните? Ля-ля-ля, тополя… А я люблю военного, такого здоровенного!.. Ой-ой, приходите-приходите, мальчики!.. Я был пару-тройку раз, нормально, ага. Всё есть, кроме джакузи… И сама ничего…

— Может, у неё и занять? — подсказывает Кобзев.

Их размышления прерывает резко открывшаяся входная дверь…

Чуть с заминкой в дверях, в оркестровый класс первой входит совсем молодая женщина в военной форме не нашего образца. Она в высокой пилотке, с яркой задиристой цветной эмблемой, военной рубашке с отложным воротником, украшенной военными бирками и опознавательными нашивками, брюках и высоких ботинках на толстой рубчатой подошве. Без какого-либо макияжа, лицо милое и улыбчивое, загорелое и в веснушках, каштановые волосы аккуратно подобраны и уложены под пилоткой. Фигура явно спортивная, подтянутая. Небольшая грудь, как на манекене, легко просматривается под натянутой рубашкой, аккуратные формы бедер обозначены облегающими брюками, свободно ниспадающими к ботинками. Как говорится, всё есть, но не на показ. В руках у неё дорожная сумка средних размеров, на плече тяжёлый фотоаппарат. На кармане пристегнута пластиковая карточка иностранного гостя. За ней «вальсирует» радушно улыбающийся воспитательный полковник, за ним молодой с подвижным лицом капитан с противогазом через плечо (признак планового «химдыма» в этот день в полку), — надо понимать, капитан, из особого отдела, в роли переводчика. Ещё кто-то был, их уже не заметили.

Полковник, на радостях, бурчит что-то неопределенное: «Во-от, товарищи, пожалуйста, вам…»

— Ор-ке-естр, смир-рна! — ревёт дирижер.

Музыканты и гости замирают, слушают в тишине звук печатающих шагов дирижера, но смотрят все только на молодую красивую женщину… Не просто ошарашены мужики — это заметно, до потери дыхания ошарашены, потери речи и всего остального… «Вот эт-то да-а-а!»

Это и понятно! Ждали-то и готовились к встрече с Гиллом, который, как говорится, Маккензи или как его там, а тут, вот как оно получилось. Может быть и Маккензи, но другой, не такой, а совсем и наоборот… Даже лучше, что наоборот. На много лучше. И не негр, к тому же. Женщина! Молодая, ёшкин кот! Красивая! Глаза!.. Смотрите, смотрите… глаза у нее… ярко-ярко голубые! Совсем не наши! Не земные! Не такие, как здесь обычно: не серые, не зеленые, не коричневые… а голубые. Вот это глаза. Большие, огромные… и голубые. Невероятно! Чистые-чистые, лучезарные, как голубой бриллиант. Сине-голубой бриллиант. Небо и вода… Колодец! Небесный колодец! Нет, васильки и небо. Вот это сюрприз… Охренеть! В смысле зашибись!