Аллен Даллес

Первым о требованиях Хрущёва с некоторым злорадством Эйзенхауэру рассказал де Голль, которому не нравилось излишне прочное, по его мнению, положение американского бизнеса и вооружённых сил на Европейском континенте, в частности в его стране. Выступая против лозунга объединённой Европы, де Голль выдвигал свой лозунг «Европы отечеств». Президент США, который в создавшихся условиях был единодушен с теми своими советниками, которые настаивали на проведении курса мира с позиции силы, а Даллес был явно первым среди них, проявил твёрдость. Эйзенхауэр заявил де Голлю: «Надеюсь, никто не полагает, что я намерен ползти на коленях к Хрущёву». Когда де Голль в разговоре упомянул, что Хрущёв накануне завёл речь об американских базах на территории Японии и Турции, на которых базируются самолёты У-2 и по которым СССР вполне мог бы нанести ракетный удар, Эйзенхауэр мрачно ответил: «Ракеты могут летать в обоих направлениях»⁴⁴⁶

.

Президент США следовал курсу, который отстаивали Даллес и его единомышленники. Эйзенхауэр, однако, не был в курсе того, что Хрущёв не только требовал сатисфакции, но и привёз в Париж конструктивные предложения по смягчению международной напряжённости. Фёдор Бурлацкий отмечает: «Накануне встречи Хрущёва с Эйзенхауэром был подготовлен целый пакет важных предложений... Я до сих пор убеждён, что если бы они целиком или даже частично были приняты, удалось бы избежать в последующем и Берлинского, и Карибского кризисов, и нового ужасающего витка гонки вооружений. Когда я думаю об этом эпизоде, меня больше всего мучает мысль о политике как о кладбище утраченных возможностей»⁴⁴⁷

.

Справедливость, однако, требует сказать, что Хрущёв отлично понимал, что Эйзенхауэр на собственное унижение не пойдёт, что это было бы бесславным финалом его политической карьеры, которая и так завершалась чуть более чем через полгода (он, напомним, пребывал на президентском посту второй срок, в ноябре 1960 года должны были состояться выборы, в которых он участвовать не мог). Выдвигая свои предварительные требования, Хрущёв сознательно вёл дело к срыву конференции, в чём его энергично поддерживал прибывший с ним в Париж министр обороны Маршал Советского Союза Родион Малиновский, впервые после войны оказавшийся за пределами СССР. Обида на американского президента, чувство уязвлённого достоинства у Хрущёва возобладали — точно так же как у его партнёра. Ближе к истине, нежели Фёдор Бурлацкий, был Анастас Микоян: «Хрущёв опять “похоронил разрядку”, раздув инцидент с самолётом-разведчиком “У-2”. Так нельзя было поступать с Эйзенхауэром. Тот честно взял на себя ответственность, хотя мог бы этого и не делать»⁴⁴⁸. Так что в действиях Эйзенхауэра, подсказанных Даллесом, был определённый элемент, который в окружении Хрущёва, но не он сам, наиболее гибкие деятели, вроде Микояна, считали позитивным. Разведка, политические страсти, личные амбиции, а в результате судьбы всего человечества увязывались в тугой, запутанный клубок, который развязать было крайне сложно.

Утром 16 мая де Голль открыл конференцию глав четырёх государств. Он собирался дать слово Эйзенхауэру для объяснений по поводу У-2, как было договорено предварительно. Неожиданно поднялся Хрущёв, попросивший слова. Де Голль взглянул на Эйзенхауэра, который кивком головы выразил согласие. Советский премьер говорил всё громче, как будто выступал перед огромным скоплением людей. Де Голль осмелился на своего рода дерзость. Он прервал советского лидера словами: «В этом помещении отличная акустика». Чуть понизив тон, Хрущёв завершил речь, объявив об отмене приглашения Эйзенхауэра в СССР. Поднявшийся затем Эйзенхауэр сказал лишь несколько слов: советскому премьеру не надо было говорить так долго, чтобы взять назад своё приглашение⁴⁴⁹. Хрущёв и его советники поднялись и, не попрощавшись, направились к дверям. Парижская конференция в верхах провалилась, фактически так и не начав свою работу. Отношения между США и СССР вновь обострились, начался новый виток гонки вооружений. В определённом смысле слова Аллен Даллес мог торжествовать.