Евгения Петровна едва успела переодеться и руки с дороги помыть, даже чаю не попила. Приезд сыскарей застал ее врасплох, и про визитку Антону она не сообщила, как-то все некстати казалось. Он водил полицейских по дому, не препятствовал, чтобы они трогали вещи и заглядывали в шкафы, и лицо при этом у него было каменное.
К крысенышу в комнату они, конечно, в первую очередь зашли, а после кухни, санузла и холла решили осмотреть и гараж. Видимо, захотели убедиться, что экономка про спущенное колесо не врет. Будто она не позаботилась.
Спросили про котельную: «А там что?»
Она испугалась.
– Там кроли у нас, восемь голов. Посмотреть желаете?
Сердце колотилось в самом горле, мешая говорить.
– Ну а вы как думаете? – недовольно пробурчал главный в двойке. – Рябушкин, иди, взглянь, что за кроли такие.
Евгения Петровна замок отперла, дверь распахнула.
Юный Рябушкин от проема окинул взглядом помещение, с ленцой спустился по ступенькам вниз. Кролики разволновались, забегали в клетках, затопотали по гулкому настилу, наступая лапами в миски с водой и опрокидывая их. Полицейский чин заглянул под вольеры, приблизился к топке, с натугой отворил заслонку и даже сунул голову внутрь, надеясь найти там пропавшего подростка.
Евгении Петровне самое время было спросить у старшого, убрав натруженные руки под ситцевый фартук:
– Господин офицер, молочка парного не желаете? – но ни фартука на ней, ни молочка, тем более парного, в доме не было. И она произнесла напряженным голосом:
– Забыла сказать. Я в квартире нашего мальчика была, только что оттуда вернулась. Его визитку нашла за косяком дверным. Был он там вчера ночью, по всему выходит.
Много нервных сил забрало у нее это утро, однако стрелки перевести сумела. Местные ментяры обрадовались, как дети, что дело можно московским спихнуть.
Назавтра приехали московские, Антошу увезли для разговора на Петровку. А потом Танька Гущина донесла, что оформили его арест.
Вот ты и перевела стрелочки, Женя.
Про Гущину она не любила вспоминать. Противная была баба, и кончила скверно. А всему виной тяга к алкоголю неуемная.
Но каким образом библиотечная мышь догадалась про каморку? Что именно ее на мысль навело?
И не спросишь, а знать хотелось.
Догадливая, выходит, наблюдательная.
Антоша как-то назвал ее хрустальной девочкой. Вырвалось у него случайно, а Евгения Петровна услышала, удивилась, но ревновать к ней не стала.
От библиотекарши за версту несло прохладой ко всему тому, в окружении чего она существовала.
Как, чем, зачем эта Влада живет, Евгении Петровне было совершенно непонятно. Парадокс заключался в том, что нельзя было о ней сказать, что она влачит существование или функционирует, как многие затурканные перегрузками служащие крупных фирм. Те хотя бы позволяют себе простые радости в конце недели, а эта?
Неприязни к библиотекарши у Евгении Петровны не было. Более того, увидев в ней дотошность, схожую с собственной, она прониклась к этой Владе чувством, схожим с симпатией. Точнее, схожим с одобрением.
Именно на дотошность «хрустальной девочки» сделала она ставку, когда решила подсунуть ментам улику, а в качестве таковой использовать плетеную макрамешную ключницу, которую, наряду с прочими своими святыньками, хранил в резном ларчике Антон.
Владислава, без сомнения, видела в руках у крысеныша похожую, поскольку тот чуть ли не ежедневно заходил в библиотеку. Вещь заметная и запоминающаяся. Библиотекарша ее не пропустит, когда увидит привязанной к поручню на платформе Тимофеевки, а именно – в сторону Москвы.
Евгения Петровна потратила почти час, чтобы составить объявление о пропаже подростка и распечатать его на домашнем принтере, но без этих никчемных листков не получилось бы вытащить библиотекаршу на станцию. А чтобы кто-то другой не унес вещдок, она подгадала проведение операции к началу перерыва в движении электричек.
Не дойдя до здания бывшего клуба десятка метров, сообразила, что на ключнице могут быть найдены какие-то Антошины следы, а следов крысеныша не сыщут вовсе. Допустим, не удастся обнаружить отпечатки пальцев на поверхности пеньки, но потожировые пятна и частицы эпителия найти могут.
Прежде чем привязывать чехол к парапету, следует его от этих следов избавить, но не переусердствовать до неузнаваемости, иначе хлопоты окажутся пустыми.
На пристанционной площади толокся народ, пришлось пройти дальше мимо клуба, потом вдоль платформы до железнодорожной насыпи, у основания которой радужными пятнами смазки и бензина переливались не высохшие после дождей лужи.
«Кто такое – сначала мочит, потом сушит?» – орала дурная Танька.
Яблок-падалиц и на грош не продала, зато информацией для шантажа разжилась, овца глазастая да безмозглая. Из-за двух бутылок приговор себе подписала. А в реальности – из-за одной.
Библиотекарша тогда не дотумкала, в чем смысл рулад.
Однако все же сообразила, где крысеныш заперт.
С этим обстоятельством пора смириться, Женя. Главное, Танька в жмурика сыграла. Это сейчас главное.