Альманах «Истоки». Выпуск 14

Борис Израилевич Шапиро – советско-немецкий физик, двуязычный поэт (на русском и немецком языках), доктор естественных наук, изобретатель. В 1968 году окончил физфак МГУ. В 1975 году выехал в ФРГ.

С 1995 года живёт в Берлине. Автор 29 книг стихов и прозы, из них 14 на русском и 15 на немецком языке.

Воспоминания о Юрии Влодове

Когда-то, во годы оны, примерно в 60-е – 70-е годы прошлого века, Юрий Влодов и Борис Шапиро общались, дружили. В 1975 году Борис Шапиро выехал в Германию. У него остались о Влодове, об общении с ним, самые приятные воспоминания. Не так давно у Бориса Шапиро вышла книга «Когда было тогда», в которую вошли 2 романа-мозаики о еврейском взгляде на жизнь. В главе «Неуловимо» Борис Израилевич описал свое общение с Юрием Влодовым, привёл много его стихов. Но это не только воспоминания, это художественный текст, в котором правда и вымысел перемешаны, что дает интересный результат.

Людмила Осокина, Москва

Неуловимо

Фрагмент главы из романа «Когда было тогда». (Книгу можно приобрести через

Читатель[1] настаивал, Виталик настаивал, а Марк Наумович, то есть Мойша, советовал. А мама Сарра Израилевна качала головой и говорила: «Всё равно из этого ничего не получится. Не в той стране проживаем, не тот режим поддерживаем, не на том языке говорим». Сарочка говорила, слегка картавя и не очень правильно. Её родными языками были идиш и румынский, а русский она начала учить, когда родители бежали в 1941 году из Румынии[2] в Советский Союз. Она была на десять лет старше Мойши. Речь шла о том, что Поэту[3] настала пора не только писать стихи, но и публиковаться.

Целых две недели Поэт отбирал стихи, пробовал их на зуб и на звук, пытался составить композицию поудачнее, и составил. И тогда выяснилось, что отобранные стихотворения выстроились в хронологическом порядке. Всего отобрал шестьдесят четыре стихотворения и переписал их аккуратным квадратным почерком в школьную тетрадь. Переписал и понёс в редакцию журнала Юность, что на Маяковке, упросив Мойшу написать ему увольнительную справку от школы, чтобы успеть в часы приёма. А сам потел от страха и стеснения, и сердце билось. Но тетрадку понёс.

Вот она вывеска, замурзанный подъезд, деревянные перила, на лестнице полутемно. На площадке перед входом направо в редакцию, на последней ступеньке сидел невысокий щуплый человек и курил. Поэт хотел протиснуться мимо него, но тот спросил: «Куришь?» Поэт ответил: «Нет. Пробовал. Противно. Нет, не курю». «Ага», сделал вывод незнакомец, «значит, стихи принёс!» «Принёс», сознался Поэт, почти заикаясь. «Тогда садись вот сюда рядом и читай», приказал тот, но как-то очень душевно. Поэт сел и вдруг осмелел и говорит тому: «Нет, ты первый читай!» Сказал и сам себе удивился. Он ведь ему в отцы годился бы или в деды, видно было не очень. Но собеседник воспринял это как-то очень нормально, пригасил сигарету о ладонь и произнёс почти нараспев:

Алкаш в этот вечер не принял ни грамма.Развратник постился под сводами храма.Безрукий до хруста постельницу стиснул.Безногий притопнул и дико присвистнул.

Немтырь проорал мировую хулу.Слепец в поднебесье заметил юлу,Манящую смутным небесным приветом,Воспетую неким бездомным поэтом…А мудрый прохожий решил, что она,Всего лишь – луна…

«А теперь ты». Осмелевший Поэт промычал что-то одобрительно-невнятное и сказал: «Немтырь – это точно про меня», и прочёл:

Вяхирь, лесный глуботарь,прокуравый лесозим,

волчно гулькает из травмошнику на задир:– Гули мошник рдянобров?Гули мошник лубопёр?По ягоду, по ягоду зло болтливвихорево гнездо утопил дождём,оборотень-великрыл.А мошнику хула за обычай.

«Так», сказал собеседник прокуренным голосом и провёл рукой по волосам, «говоришь, хула за обычай», и прочёл:

Бурый ворон! Пропащая птица!Сердце сковано высью.За веками размыта границаМежду смертью и мыслью…Жизнь – долга. Да и степь – не короче.Страшен крест милосердья!..Смертной плёнкой подернуты очи…Пропадёшь от бессмертья!

«Да, и вот ещё», и добавил: