Алое восстание

— Если хочешь разговаривать, убери кинжал, — просит Шакал, — он меня отвлекает. — Вид его противоречит шутливым словам — лицо побледнело, плечи подрагивают от болевого шока.

Я усмехаюсь:

— Где твоя остальная армия? Где та девчонка, Лилат? Она задолжала моему одноглазому другу.

— Отпусти меня, и получишь ее голову на блюде. Хочешь, подам с яблоком во рту, как жареного поросенка? На твой вкус.

— Ого! — иронически аплодирую. — Теперь понятно, как ты получил свое прозвище.

Шакал кривится, прищелкивая языком:

— Лилат понравилось, как звучит, оно и пристало. С удовольствием заткнул бы ей пасть яблоком. Хотелось бы, конечно, что-нибудь поблагороднее, но слава сама тебя находит. — Он кивает на Севро. — Вот как Гоблина с его ночными горшками.

— Что еще за горшки? — хмурится Ведьма.

Шакал усмехается:

— Так мы вас зовем — ночные горшки, чтобы начальству задницы по ночам не студить. Не нравится, предпочла бы имечко получше? Тогда прикончи большого злого Жнеца, всади ему нож в спину и выбирай любое. Губернатор, Император — да что угодно, мой отец ни в чем не откажет. Все очень просто: quid pro quo — ты мне, я тебе.

Севро вытаскивает ножи и обводит своих упырей грозным взглядом:

— Не так уж и просто.

Ведьма угрюмо молчит. Молчу и я.

— А меж тем попытка стоит того, — замечает Шакал. — Признаюсь честно, я не боец, я политик… Странная у нас беседа, Жнец. Что ты застыл как статуя? Уж разговаривать, так разговаривать. — На его лице мелькает холодная улыбка. Что ни говори, а этот расчетливый сукин сын обладает даром обольщения.

— Ты и вправду жрал своих людей? — спрашиваю.

— Просиди месяц в подземелье, начнешь жрать все, до чего дотянешься. Даже если оно еще шевелится. Ничего особенного, впрочем, я ожидал большего. Мясо как мясо. Любой на моем месте поступил бы так же… Впрочем, ворошить мое темное прошлое — не самое лучшее начало переговоров.

— Я не веду с тобой переговоров.

— Люди только и делают, что ведут переговоры. У каждого что-то есть, и каждый хочет чего-то взамен. — Снова обаятельная улыбка, вот только глаза выдают его. Такое впечатление, что в тело простоватого Лукиана вселилась иная, чужая сущность. Это не просто актерство, а что-то другое, как будто передо мной уже не человек, а логическая машина. — От моего отца ты можешь получить что угодно, Жнец. Хочешь — флот, хочешь — целую армию розовых, чтобы трахать, или черных, чтобы воевать, — все, что душа пожелает. Если я выиграю в этом учебном году, твоя карьера обеспечена. В противном случае учиться тебе предстоит еще не один год — новые испытания, новые тяготы… Говорят, твоя семья кругом в долгу и репутацией не блещет — помочь некому, а самому придется туговато.

Надо же, я и забыл совсем о своих фальшивых родственниках.

— Свои лавры я добуду себе сам, — отвечаю.

— Ах, Жнец, Жнец… — Он сокрушенно прищелкивает языком. — О каких лаврах ты говоришь? Ты что же, решил, что вот это все вокруг и есть настоящая жизнь? Она начнется потом, патриций, и тогда… А если отпустишь меня, то получишь покровительство моего отца, а это много, очень много. — Шакал делает широкий жест свободной рукой. — Власть, богатство, слава — настоящая, а не как здесь! Забудем об этом, — он кивает на кинжал, — оставим в прошлом детскую вражду, заключим союз, как взрослые мужчины. Ты будешь мечом, я — словом.

Танцор принял бы такое предложение с восторгом. Гарантированное выживание, небывалый карьерный взлет — все, о чем он мечтал. Попав под покровительство самого лорд-губернатора, я стану вхож в лучшие дома Сообщества. Буду постоянно рядом с человеком, который убил мою Эо. Принять? Но это означало бы позволить кураторам одержать верх! Этот самодовольный хлыщ победит, а его лощеный папаша еще больше раздуется от гордости. Доставить ему такую радость? Хрена лысого! Они у меня еще хлебнут дерьма полной ложкой.

Дверь с треском распахивается, и огромный Пакс в своей мохнатой медвежьей шкуре словно заполняет собой весь зал. Его широченное лицо расплывается в улыбке до ушей.

— Чертовски удачный вечерок, Жнец! — громогласно возвещает он. — Эти говнюки ползли из колодца, как тараканы. У них там подземные ходы — небось так и замок взяли. — Он захлопывает дверь, садится на край стола и сгребает к себе остатки жареного мяса. — Работенка была одно удовольствие. Мы дали им выбраться, а потом устроили славную мясорубку. Хельга бы оценила, о да! Все до одного теперь рабы, Мустанг ими как раз занимается… Только что-то не в духе она сегодня… Ха! Так это он? — Пакс выплевывает кость, таращась на пленника. — Сам Шакал? Плюгавый какой-то и бледный, как ржавая жопа. — Великан щурится, приглядываясь в свете факелов. — Черт, да ты это мелкое дерьмо к столу приколол!

— Да уж, твое дерьмо небось и то покрупнее будет, — ухмыляется Севро.

— Еще бы! — хохочет Пакс. — Да и поживописней, пожалуй. Этот какой-то совсем уж тусклый, вылитый бурый.

— Попридержи язык, болван, — шипит пленник, — пока он у тебя имеется.

— Лучше позаботься о своем торчке, мозгляк, — парирует великан, — или там и отрезать нечего?