Алпамыш

Послушные приказанию шаха своего, пятьсот калмыцких палачей во главе с начальниками своими сели на коней — поехали на озеро Айна-коль, где узбеки-пришельцы разбили становище свое. Десять тысяч юрт людей, — шутка ли! Приезжают палачи — видят: расселился неведомый десятитысячеюртный народ, — посмотришь — все один на другого похожи. Никаких отличий на узбекских людях нет, — кто большой, кто малый из них, не разобрать палачам. Вдруг видят они — кругом все юрты кошмовые, а в одном месте бархатную юрту ставят. Порог бархатной юрты — золотом и серебром изукрашен. Была это юрта Байсарыбия. Сказали палачи:

— Э, да эта юрта богата. Белым бархатом крыта, золотой порог! С нею не сравнится и шахский дворец! Видимо, тут самые главные узбеки живут. Вот, какие отличия дают они старшим своим!

Подъехали палачи к юрте Байсары: — Э, приезжий бай! — Встал Байсары, откликнулся: — Ляббай! — и вышел из юрты. Крикнули палачи — Ты старший здесь? — Слова не успел сказать Байсары, — соскочили палачи с коней, схватили бия, связали ему руки назад. Как снег в буран, как дождь проливной, посыпались на голову Байсары удары их камчей. С криками: «Ступай, ступай!» — погнали палачи бия, толкая его вперед и хлеща камчами. Только что приехавший в эту страну, ничего худого не ожидавший, гордого своего величия не уронивший — ни в чем виноватым себя не считая — ошеломлен был таким внезапным насилием Байсары. Зарыдал бий от боли и от позора и, умоляя палачей сжалиться над ним, сказал им такое слово:

— Нес в стране своей заботы шаха я, —

На чужбине стал ничтожней праха я!

Шел я мирно к вам, не ждал ведь страха я

Думал: тут гнездо, как птица, я совью, —

Лишь о том весь путь молил аллаха я.

Беглецу приют и враг дает в беде!

Думал: шах калмыцкий мой оплот в беде.

А теперь — я сам и мой народ — в беде.

Я искал защиты, — гнет у вас нашел!

Вот я сам себе какое сделал зло!

К вам меня, ой-бой, несчастье занесло.

Некому поведать, как мне тяжело!..

Не за что меня так мучить, палачи!

Душу вышибают из меня камчи.

Я — старик, а вы — джигиты-силачи!

Сжальтесь, душегубы, сжальтесь, палачи!

Я искал защиты, — гнет у вас нашел!

Так не мучат даже вора и врага!

Хоть по голове не бейте старика —

Голова моя мне все же дорога!

Сжальтесь! Жизнь моя и так уж недолга!

Я страной большой недавно управлял,

А теперь я к вам в жестокий плен попал.

Чем я вас обидел, чем вам помешал?

Ничего на вас я не злоумышляй.

Ой, какая мука каждый ваш удар!

Будьте милосердны, я ведь слаб и стар.

Кто над вами старший, кто из вас сардар?

Я искал защиты, — гнет у вас нашел!

Из беды попал я в новую беду.

Не гоните так — я чуть живой бреду.

Нет конца страданьям, меры нет стыду:

Пред своим народом связанным иду!

Мирный странник-старец, в чем я виноват?

Шел я к вам, как в рай, — попал при жизни в ад!

Ой, не бейте так безжалостно, ой-бой!

Никакой вины не знаю за собой.

Что за произвол! За что такой разбой!

Умоляю — верьте слову моему, —

Произнесть могу святую «Калиму»,

Худа я у вас не сделал никому!

Бить меня за что, позорить почему?

В чем вина моя — никак я не пойму!

Разве можно гостя бить в своем дому?

Мочи нет страдать! Уймитесь, палачи!

Видите кровавых слез моих ручьи?

Вы свирепей стаи бешеных волков!

Иль калмыцкий здесь обычай ваш таков:

Странников почтенных, мирных стариков

Избивать камчой, как подлых ишаков?

Я искал защиты, — гнет у вас нашел!

Долго плакал и причитал Байсары-бий, пока, наконец, объяснили ему палачи, в чем его вина.

В клочья истрепав на Байсары камчи,

Так ему тогда сказали палачи:

— Э, не вой, старик несчастный, помолчи!

Как баран, под нож ведомый, не кричи,

Делу не поможешь, плача и крича:

Нас прислал калмыцкий грозный шах Тайча.

Раз прислал — прислал, на то мы — палачи.

Он проведал грозный шах наш, Тайча-хан,

От обиженных арбобов и дехкан,

Что в калмыцкий край из чужедальних стран,

Из какой-то там земли Байсун-Конграт

Свой неисчислимый ввел ты караван.

Если бы на въезд ты испросил фирман,

Был бы ты у нас, как знатный гость желан.

Ты же свой народ и все свои стада

Без согласья шаха перегнал сюда.

Все-таки не это — главная беда!

Э, ты сам не знаешь, что ты натворил!

Всходы на полях дехканских потравил,

Хлебные посевы ты скоту скормил, —

Трудовых дехкан-калмык

о

в разорил!

Не оставил им ни одного зерна!

Вся страна тобою в прах разорена,

Голодать она теперь обречена!

Вот она, какая на тебе вина!..

Шах наш, Тайча-хан, пришел в великий гнев,

Он рассвирепел, как разъяренный лев,

И, своих дехкан несчастных пожалев,

Нас погнал в Чилбир, сурово повелев,

Вызнать всё, разведать, кто стравил посев,

Старшего найти над вашими людьми,

А найдя — схватить, связать и бить плетьми.

Вот, что во вниманье ты, старик, прими!

Если б не приказ от шаха самого,

Нам тебя хватать и мучить для чего?

Мы ведь палачи у шаха своего,

Смеем ли нарушить мы приказ его?

Видишь, ремесло-то наше каково!

Раз твое в твоем народе старшинство,

Значит, пострадать ты должен за него.

Как ни плачь, — палач к чужим слезам привык.

Ты на нас обиды не имей, старик, —

Слово мы тебе сказали напрямик:

Речь у палачей, как и рука — груба.

Если ты сгубил дехканские хлеба,

Будет, так и знай, горька твоя судьба.