Алпамыш

Начинают, споря, кулаки сжимать.

Стали их старухи-гостьи разнимать…

Розняли их в конце концов старухи-гостьи. Подали им руки помыть, скатерть постелили. Наложили три блюда плова — поставили перед десятью женщинами, — одно блюдо на четверых пришлось. Мать Караджана, на хозяйку разобиженная, взяла два зернышка риса — в рот положила. Девять товарок ее побоялись взять и на одно зернышко больше, — Сурхаиль-ведьма головы бы им свернула. В трех блюдах плова на двадцать зернышек меньше стало.

— Хватит, — наелись мы, — сказали гостьи, возвращая блюда с пловом. Блюда убрав, ладонями по лицу проведя, — гостьи ушли. Мать Караджана, своих спутниц не дожидаясь, изо всех сил пустилась вперед. Девять старух, из виду ее не выпуская, ковыляли ей вслед, ворча:

— Возьми ты ее от нас, аллах, чтоб ей подохнуть! Вздумала сынка своего женить не в пору, ублюдка такого! Уж затевать ссору — так хоть после плова!.. Богато, однако, эти баи живут! Если бы мы и одни пришли, без этой карги злой, нас бы тут приняли не хуже — угостили бы и шавлёй на ужин. Э, как жалко — весь плов остался! Неприятность причинила, плову не дала поесть! По два зернышка на каждый рот, чтоб ей такие поминки устроил народ! Убери ты ее, аллах, от нас! В другой раз без нее придем…

Далеко вперед ушла Сурхаиль. А Караджан все на дорогу смотрит — ее поджидает. Видит — идет она.

Подошел к ней Караджан, спрашивает:

— Ну, мать, как дела? Лисою ты иль волчихой пришла? ^[11]— Ответила ему мать: — Э, сынок, намотай себе на ус: куда ни иду, куда ни бреду, — лисой не вернусь, волчихой приду! Женю я тебя, — вспомнишь мое слово! Видишь — на мне обнова. Это мне, как сватье, подарили новое платье…

А Караджан говорит:

— Вот она, мать моя какая! Сосватала мне невесту-узбечку! Не пожалели ей новой одежды бязевой! Ну, мать, как стала волчихой — рассказывай.

Стала старуха сыну рассказывать, как дело было:

— Даром время я, сынок, не провела.

К тем приезжим баям в стойбище пришла,

У Байсарыбая там в гостях была.

Хороша юрта, оказывается!

Девушка — мечта, оказывается;

Как цветок, чиста, оказывается;

И не занята, оказывается!

Нет ее нежней, оказывается,

Сохнут все по ней, оказывается!

Ровно сорок с ней подружек для услуг;

Как луна — Барчин меж сорока подруг.

В мире не найдешь кудрявее волос!

Заплетает их во много длинных кос.

Голоса такого слышать не пришлось!

Каждый глаз сияет, как большой алмаз, —

Сердце сразу тает от сиянья глаз!

А наряд на ней невиданный у нас —

Тонкий, полосатый дорогой атлас!

Чересчур, однако, узки рукава!

В зрелости она девической как-раз.

Именно такая, говорю, точь-в-точь

У Байсарыбая оказалась дочь.

Спрашиваю: «Дочь свободна ли у вас?

Сына — Караджана я женить хочу,—

За нее калым хороший заплачу».

Наизнанку вывернула байвучу,—

Выведала все, что знать хотела я.

Э, сынок, немало попотела я!

Девушка свободна — так и знай, сынок!

Сговорив невесту, ей надев платок,

Я бежать к тебе со всех пустилась ног…

Но такой обычай заведен у них:

Сговор был — приходит в тот же день жених.

Поспешить к невесте должен ты, мой сын, —

Завтра будет поздно, хоть бы сто причин,

Завтра, говорю, откажется Барчин!..

У Барчин — подружка, имя ей Суксур.

Все моргает мне, гляжу — хитер прищур!

Шепчет: «Сватовства таков узбекский чин, —

Пусть жених стыдлив не будет чересчур».

Слышала я то же и от остальных:

«Главное — пускай не мешкает жених!..»

Помни же, твоя невеста какова:

Имя — Барчин-ай, в косичках голова.

В бархатной юрте тебя сегодня ждут

Песни, смех, веселье — радости приют.

Тучка в сердце есть — исчезнет сразу тут!

Сорок тех подружек тоже хороши,

Будут угождать тебе от всей души…

Взяв своих махрамов, сын мой, поспеши —

Сам своей звезды счастливой не туши.

Ты не будь стыдлив и не ходи в тени,

Робость и смущенье от себя гони,

Только грубых слов, смотри, не пророни…

В бархатной юрте живет Байсарыбай,

В путь с приметой этой, Караджан, ступай.

Милая твоя — как месяц между звезд.

Будь и не заносчив и не слишком прост.

Главное — спеши, коня гони в нахлест!

Холостых годов кончай сегодня пост!..

Караджан, выслушав слова матери, говорит ей:

— Мать! Странные ты слова говоришь: ведь ты пока на узбечке только платок повязала. Прилично ли мне сразу же после этого являться прямо к невесте. Не унижу ли своей чести мужской? Не стану ль посмешищем в глазах людей?

А мать ему снова повторяет:

— Таков узбекский обычай, таково их правило. Неужели я бы сынка своего осрамила? Кто слишком смущается, тот жены лишается! — Сказала так старуха Сурхаиль и пошла себе дальше.

А Караджан к махрамам своим обратился:

— Некоторые из вас поездили по свету, некоторые уже и невест заневестили, иные — своим домом пожили, — быть может, и порядки узбекские вам знакомы? Стал я в узбекской семье женихом, — надо мне явиться туда, а не знаю, как у них одевается жених. Может быть, кто-нибудь из вас научит меня?

Сказали Караджану махрамы:

— Ха! В праздник и под праздник видали мы узбекского жениха. Великолепно он был одет, на голове носил он чалму. Женщины ему кричали вслед: «Жених, жених!» и от него деньги за это получали.