Алые воды "Карибского супа"

Артемида слышала, что сама Тиамат, Регина Трихехо, была сегодня со своим кланом. Не очень же она мудра. Какой толк — находиться рядом с солдатами, дышать с ними одним кислородом, обонять их выделения… бр-р-р, мерзость! Сама мысль о равенстве с этими отродьями дна вызывает тошноту. Регине не место среди своих воинов, она проливает свой гнев сверху. Но сейчас у Регины хорошее настроение.

Если день сегодня такой прекрасный, небо затянуто тучами и солнце, возможно, вообще не выглянет, почему бы не оглядеть получше тот мир, которым она будет владеть? Теперь-то ей ничего не угрожает: предатели убиты, старые игрушки сломались, а новых пока нет, а её доблестный клан с новым оружием легко сокрушит Трихехо.

Артемида взяла с собой двух антресов и решила поглядеть на брошенный городок на островах Кайкос.

К её удивлению, там кто-то копошился. Странно, вроде бы, когда пришли другие сушеходы, старые ушли. А теперь там опять какие-то сушеходы. Чем они заняты?

Артемида подобралась почти к самому берегу, пользуясь тем, что к пристани теперь боялись даже подходить.

— Ви! — хлопнула она по боку одного из антресов. — Погляди, что там происходит!

Антрес выполз на деревянный помост и прищурился.

— Большой тонкий столп. К нему привязан сушеход со светлыми волосами. Под ним щепки как от кораблей сушеходов. А рядом другие сушеходы. Кажется, у них в руках огонь.

Артемида тоже выползла и просмотрелась.

— Похоже на то. Но зачем они это делают? В смысле, зачем они поджигают дерево, понятно — чтобы согреться. Но зачем жечь другого сушехода? Они хотят его съесть?

Она задумалась.

— Я, может, тоже хочу попробовать! — заявила она и толкнула другого антреса. — Приведи сюда нескольких солдат с арбалетами. Регина хочет отведать пищи сушеходов в знак того, что теперь их мир принадлежит ей!

Артемида слишком плохо видела, чтобы узнать в сжигаемом сушеходе Мориса. А тот был слишком измотан, чтобы поднять голову. Он не стал молчать под пытками и честно рассказал иберийцам всё, что знал про русалок. Но сказанное им казалось столь невероятным, что ему ломали пальцы, иберийским сапогом дробили кости ног, вздёргивали на дыбе, пытаясь добиться правды, но он рассказывал ещё более невероятные вещи, которые, как ни удивительно, совпадали с тем, что видели разные люди. В итоге Мориса признали колдуном и решили от греха подальше сжечь. Что, собственно, и делали в то время, когда их заметила Артемида.

Когда в распоряжении Регины были парализующие иглы, костёр уже пылал.

— Что же они делают? — хмурилась Артемида. — Огня слишком много. Они всё испортят! Надо их остановить: наверное, с голоду они сошли с ума и думают, что если жечь сильнее, то он скорее изжарится, но от него останутся только угольки!

Вот так вышло, что относительно мирных жителей постигла та же участь, что и тех, кто пытался бороться с русалками.

— Огонь надо потушить! — воскликнула Артемида. — Кровь — это вода жизни, но вода. Антресы, потушите костёр кровью сушеходов!

Крови отказалось недостаточно, поэтому антресам пришлось ползти до моря, набирать воду в желудок и лёгкие и тащиться обратно.

В это время "изжаренный", чья кожа на нижней части тела уже обуглилась, зашевелился.

— Арте… мида…

Зрачки Регины расширились.

— Морис? Это ты?

Она рискнула приблизиться к полузатушенному костру и взглянула в лицо тому, кто раньше был её игрушкой.

Морис, измученный, усохший, потерявший сначала себя, а затем и человеческий облик, живший за счёт только слепой преданности Артемиды, наконец увидел её — ту, кто заставила его забыть и мать, и брата, и родину, и всё его прошлое, и ненависть к Альбиону, и любовь к людям. Отказаться от Бесник, от Марты, от Келда. Забыть решительно всё ради неё.

И вот она здесь… Рядом… Приползла за ним…

Морис слабо улыбнулся. Артемида широко оскалилась в ответ.

— Это ты! Какой же долгоживущий!

— Да-а… — протянул Морис, но тут его голова опустилась.

Артемида перестала улыбаться.

— Морис? Морис! Ответь мне, своей архесе! Ответь мне, моя рыбка!

Морис не отвечал.

Спустя минут десять русалки всё-таки вытащили его из костра, но, когда попытались потушить огонь на теле, от сушехода отвалились его ноги.

— О нет! — завизжали стрелки. — Он распался!

Артемида обхватила его за голову. На лице, повторяющем линии черепа, с содранной кожей, с проплешинами, поражённым каким-то отвратительным грибком, с выпавшими и выбитыми зубами, а теперь ещё и обгоревшем, застыло… счастье.

"Он умер", — догадалась она, снова улыбнулась и поцеловала это мёртвое, полуразложившееся заживо лицо, несмотря на отвратительный запах. Затем завела одну руку за пояс и вынула Поцелуй Иуды — знаменитый клинок Анасисов, именуемый также "кусем".

Вскоре голова Мориса была отделена от бренного тела, что по её вине столько мучалось. Артемида довольно прижала к себе трофей.

— Мой Морис, — проговорила она. — Навсегда.

Русалки, в особенности антресы, смотрели на свою Регину с благоговением и страшно завидовали отрубленной голове.

* * *