Алый король

— Сын мой, добро пожаловать в Планетарий.

«Из тьмы к свету».

Когда-то Ариман читал истории спасенных утопающих, и во многих случаях выжившие рассказывали, что видели ослепительный свет за несколько мгновений до того, как их вытащили из воды. По утверждениям некоторых, им являлось нечто божественное, но Азек давно уже понял ложность подобных заявлений. Такие ощущения порождались обычными механизмами диссоциации — средством защиты разума, которое срабатывало в моменты чрезвычайной опасности, чтобы отвлечь человека от факта его неминуемой гибели.

И тем не менее, когда темные волны вынесли Аримана на поверхность, воину показалось, что он мчится по узкому туннелю к ярчайшему в мире сиянию.

В следующий миг чувство невесомости исчезло, а холод реки сменился опаляющим зноем. Непроницаемая тьма вокруг Азека так молниеносно сменилась мерцающим оранжевым светом, что объекты в его поле зрения размылись и посерели. Охваченный чудовищной дурнотой, Ариман рухнул на четвереньки.

Сорвав и отбросив шлем, легионер изверг наружу содержимое желудка — то немногое, что там оставалось. Обычно постлюди не страдали от подобных недугов, но сейчас у Азека дрожали руки и ноги, перед глазами все вращалось, а живот стискивали спазмы, как при отравлении.

Ариман простонал и сжал расставленные пальцы в кулаки, загребая черные жирные комья пропитанной нефтепродуктами земли. Осознав, что источник нестерпимого жара находится где-то сзади, воин оглянулся через плечо и увидел пустыню, объятую огнем до горизонта.

Вал оранжевого пламени и столпы канцерогенного дыма вздымались до небес. День превратился не просто в ночь, но в пылающую преисподнюю из верований древних. В пожаре плавились цистерны и хранилища из стали-серебрянки. Буровые вышки километровой высоты обмякали, будто слепленные из воска. Стены контейнерных складов гнулись, трескались и рушились под тяжестью крыш.

Посреди полыхающего комплекса стояли обугленные остовы брошенной техники — тысячи колесных грузовиков, бронетранспортеров, основных боевых танков и выгоревших бензовозов. Ощутив невыносимый смрад жженого металла и жареной плоти, Азек зажал нос и рот грязной ладонью. Он уже вдохнул целую горсть праха, словно стоял у трубы крематория.

Кое-как встав на ноги и подобрав шлем, он неуклюже поплелся от горящих развалин перерабатывающего комплекса. Из глаз воина катились едкие слезы, в глотке невыносимо першило от жара и смога. Он брел, пока от бессилия не свалился вновь за разбитым корпусом «Носорога», лежащего в закопченной от снаряда воронке.

Закашлявшись, Азек обильно отхаркнулся пенящейся черной мокротой и поневоле прикрыл глаза рукой от потоков жара и яркого света, которые расходились от этого пожара размером с город.

В дымном мареве Ариман заметил несколько силуэтов, но лишь после того, как те приблизились, узнал в них товарищей по легиону. Первым из пелены возник Хатхор Маат, опустошенный после недавних переживаний. Вторым появился Санахт: мечник чуть ли не впервые выглядел неуравновешенным. Последним до них добрался Толбек, и было заметно, что пламя досаждает даже адепту Пирридов.

Каждый из бойцов, зайдя в укрытие за подбитой бронемашиной, опускался на корточки рядом с Азеком.

— Куда мы?.. — с трудом произнес Санахт.

— Не знаю, — сказал Ариман.

Толбек потер обугленный остов «Носорога» рукой в латной перчатке. Он только размазал копоть, но легионеры все же сумели рассмотреть эмблему на борту: изображение великого государя, который разбрасывал нечто вроде зазубренных клыков.

— Знакомый рисунок? — спросил пиррид.

Азек кивнул.

— Царь Кадм, сеющий зубы дракона.

— Герб Йеселти, — вставил Хатхор. — Трон, это ведь значит, что…

Ариман поднялся на ноги и взобрался по «слону воронки. Выглянув над ее неровным краем, корвид увидел лагерь армии, способной завоевать всю планету: десятки тысяч единиц бронетехники, миллионы солдат, армады летающих машин.

Над воинством реяли знамена с орлом, держащим в лапах скрещенные молнии.

— Мы на Терре, — подтвердил Азек.

Пока отряд поднимался к вершине по пышной лестнице, Гамон разглядывал каждую из статуй. Лица изваяний оказались смутно знакомыми: Лемюэль уже видел многие из этих скульптур на мраморных постаментах вокруг площади Оккулюм в сердце Тизки.

— Ты знаешь, кто они? — поинтересовался Виддоусин.

— Когда-то знал, — ответил летописец, не скрывая нарастающей горечи, — но после пси-неводов ваших дознавателей и нескольких лет издевательств в той адской дыре посреди космоса их имена стерлись у меня из памяти.

Ольгир пожал плечами, как будто услышал что-то маловажное, и Гамон пришел в гнев.

— Моя жизнь и страдания для тебя ничего не значат, верно?

Услышав злость в голосе Лемюэля, воин остановился.

— Ты запятнан малефикарумом, — сказал Волк. — Тебя оставили в живых только потому, что Йасу Нагасена решил, будто ты поможешь нам уничтожить остатки души Красного Циклопа. Думал, тебе это понятно.

— Я… Мне казалось…

— Тебе казалось, что тебя помиловали? Нет прощения тем, кто якшался со злом, только покаяние.

— А как же это? — Гамон показал Ольгиру обрубок руки. — Разве такого наказания мало?