Алый король

Чайя увидела, что каждая из вскрытых карт с загнутыми уголками помечена странными выцветшими рисунками — чашами, жезлами и другими, более эзотерическими символами. Среди прочего она заметила падающую каменную башню, могучих воинов и всевозможных невиданных зверей.

— С этой колодой ты ничего не узнаешь, — произнес осколок примарха в теле Лемюэля. — Ариман владел такой же, но она ничем ему не помогла. Эттейла был мошенником, и твои карты — копии фальшивок.

Госпожа Веледа выпустила несколько идеально круглых колец дыма подряд.

— Так считаешь ты? Карты привели нас к тебе на гору.

— Потому что я им позволил. Ты думаешь, я мечтал вечно сидеть на развалинах входа в Эдинну[127]?

— Может, да. Может, нет. Но карты слушали тело, где ты потом застрять, и вот что получилось. Кто знает, что они слышат сейчас, а?

Разговор карлицы и «Лемюэля» напоминал спор двух торговцев о цене рыбы, но внимательно слушавшая Чайя чувствовала, что каждая фраза подобна выпаду клинка. Ей просто не хватало ясности понимания, чтобы увидеть истинную картину дуэли.

Гадалка вновь разложила карты и начала убирать ненужные. Перевернув одну из них, старуха увидела пораженную молнией твердыню, с зубчатой стены которой падал скелет с косой.

— Слишком очевидно, — буркнула она, возвращая листок в колоду.

Пока госпожа Веледа перебирала карты, Парвати не сводила с нее глаз.

— Чайя, посмотри на меня, — велел Гамон.

От ужаса у женщины скрутило кишки, а сердце бешено застучало в груди. Она замотала головой.

— Нет.

— Почему?

— Я тебя не знаю.

— Прекрасно знаешь. Обернись ко мне.

— Можешь глядеть, дочь Просперо, — сказала карлица. Выложив на стол еще одну карту, она коснулась ручонкой предплечья Парвати. — Оно-Магнус не вредить тебе. Цезария говорить, руны Раквульфа крепкие.

— Не хочу. — От страха Чайя прикусила нижнюю губу. — После того, что сотворил Лем, я не могу смотреть на него. Просто не могу. Извините.

— Ладно тебе, девочка, — почти разочарованно произнесло нечто с лицом Гамона. — Лемюэль спас тебя от смерти или кое-чего похуже. Трупы-людоеды из Камити-Соны выпили бы твои глаза и высосали мозги до последнего комочка, если бы он не подтолкнул мать ребенка к тому, что ей давно уже втайне хотелось совершить. Чудовища освежевали бы тебя заживо и облачились в твою кожу, пока ты смотрела бы, как умирает Камилла. Неужели ты предпочла бы подобный исход?

Судорожно сглотнув, Парвати неохотно подняла голову.

— Нет, — прошептала она и наконец встретила взгляд летописца.

— Нет, — подтвердил черноглазый монстр. — Лемюэль избавил мальчика от долгих лет духовных и телесных мук, а его мать — от тягостных забот о мелком хнычущем негоднике, который разрушил ее жизнь самим своим появлением на свет. О, бедная малышка Чайя! За твое спасение заплатили смертью бесполезного сопляка, которого ты презирала. По-моему, девочка, неплохой вышел размен.

— Я не презирала того ребенка.

— Не лги. — Гамон издал гнусный, булькающий смешок, и Парвати едва не вырвало. — Убеждай себя сколько угодно, но мне известно все, что знает Лемюэль, — все, что ты говорила ему за спиной у Камиллы. Ты ненавидела мальчика, поскольку он каждую ночь ревел и мешал тебе предаваться миленьким уютным фантазиям о лучшей жизни и более приятных местах. Ты ненавидела его за то, что каждую секунду каждого дня он напоминал тебе о кошмаре, который поглотил тебя по твоей же вине.

— Нет, все не так… — По щекам Чайи ручьями текли слезы.

— Лгунья!

— Да! — закричала Парвати. — Я ненавидела его, но не желала ему смерти!

Осколок Магнуса рассмеялся.

— А я знаю, что желала. Когда чудовища ушли, Лемюэль ощутил, что тебя переполняет облегчение. Ты испытала его, осознав, что ребенок мертв. Еще Гамон почувствовал, как ты обрадовалась тому, что вместо тебя погиб кто-то другой. Здесь нет ничего постыдного — в тебе говорил инстинкт самосохранения, развившийся у твоих предков-приматов еще до того, как они перестали опираться на кулаки при ходьбе. И вообще, мы все в свое время желали кого-нибудь прикончить, разве нет?

— Нет, я никогда…

— Но тебе хочется убить меня, правда?

Какое-то время Чайя сидела молча.

— Да, — наконец прошептала она.

— Что ты сказала?

— Я сказала «да»! Я хочу, чтобы ты сдох за то, что ты натворил! Я хотела, чтобы ты сдох, еще когда Волки захватили нас возле Просперо! Я хочу, чтобы ты сдох вместо того мальчика! Я хочу, чтобы ты сдох, ублюдок!

Как только от переборок отразился хохот Лемюэля, женщина вскочила со стула и рванулась к пленнику, но уже на втором шаге мясистая ладонь тисками обхватила ей запястье. Ямбик Сосруко покачал головой, крепко удерживая Парвати.

— Назад, — приказал он. — Сейчас же.

— Отпусти, чтоб тебя!

— Назад. Сейчас же.

— Делай, как он говорить, — посоветовала гадалка, не поднимая глаз от карт. — Очень плохо есть нарушить круг, который вырезать Раквульф. Очень плохо совсем. Магнус желать ты нарушить его. Может, тогда он выбраться. Я такое не хотеть. Думаю, ты не хотеть тоже.

Опустив взгляд, Чайя увидела, что промежуток между ее левой ступней и внешней линией рунических узоров меньше ширины пальца.