Алый закат в Лейкхерсте

«Колесница ночи» — Большая Медведица — повернулась навстречу следующему новому дню. Небо посветлело, звёзды побледнели. Ночной охотник Орион пересёк небесный меридиан и приветствовал небесного Льва, восходящего на востоке. Земной лев положил голову на лапы и остановил свой взор на первой утренней звезде, восходящей в день весеннего равноденствия. Желтоглазый Большой Сфинкс загадочно улыбался, попирая лапами пространство и время, чаруя и маня ничтожного червя, человека, приоткрыть завесу, толкнуть ту потайную дверцу, которую мы каждый раз пытаемся приоткрыть, когда нас охватывает жажда знаний или безрассудное любопытство. Великий Ху видел суету, слушал вздохи тысячелетий и этим забавлялся.

Зазвонил телефон:

— Это Кирилл. С утречком! Андрюха, ты представляешь, — под лапами Большого Сфинкса английские египтологи что-то обнаружили, а каирские власти запретили раскопки...

Последние жрецы Храма Науки

«...Мы, знатные египтяне, последние жрецы храма Тота [Храма Науки], мы пишем вам, своим далеким потомкам, Жизнь, Здоровье, Сила да пребудет с вами, [наши] послания в будущее на этих больших каменных плитах и также на свитках из самого лучшего папируса. Мы, египтяне из прошлого, хотим знать: что вы, наши преемники, облик которых мы даже представить себе не решаемся, сделаете для того, чтобы понять нас и воспользоваться нашими [достижениями] и знаниями во благо людям?»

«...Кто из вас честно попытается расшифровать [эту] клинопись, ее коды и знаки, чтобы прочитать глиняные многотонные таблицы?»

«...Кто из вас сможет проникнуть в суть [иероглифического] письма,

написанного давно забытым языком

на папирусе длиной в сорок локтей?»

Из полевого дневника египтолога-любителя

Жрец сидел на мраморных белокаменных ступеньках храма и плакал. О, Маат, голубушка, богиня Правды, защити нас! За его согбенной спиной ещё не осела пыль от некогда столь величественного и необычайно красивого, а ныне безжалостно разрушенного высотного строения. Здание поражало горожан и заморских гостей вознесенной к небу сложной архитектурой. При входе в храм торжественные колонны соединялись под крышей арками с барельефами, символично воспроизводящими долгий путь небесных лодок богов по звёздному Нилу — Млечному Пути — в царство Ориона и земному Нилу — в царство Нижнего и Верхнего Египта.

Закон двойственности отражал взаимосвязь земного горизонта и небесного, что повторялось в мотивах узорчатых башен с узкими шпилями и в росписи стен круглых флигельков.

Добротный купол астрономической обсерватории, сверкающий белоснежной эмалью, был виден издалека, поскольку возвышался над всеми другими архитектурными элементами храмовых построек близ Мемфиса. Его служители — жрецы, астрологи и звездочёты, — ревностно следили за главными светилами: Регулом из созвездия Льва и Аль-Нитак — самой нижней звездой в поясе Ориона, за их путешествием по небесной сфере и соединением на нулевом меридиане в точках летних и зимних солнцестояний и равноденствий. Это помогало служителям храма заранее возвестить жителям обоих Египтов о начале нового года, исполнении религиозных и общественных празднеств, о приходе сезона полевых работ и времени сеять рис, ячмень, пшеницу и лён, о разливах Нила и поре собирать урожай. Было в Египте благодатное время собирать злаки, чтобы делать основную пищу для всех граждан — хлеб и пиво. Было весёлое время для сбора янтарного и розового винограда, чтобы делать вино и бальзам, и было жаркое время для сбора папируса, чтобы делать писчие свитки. Не забыли законопослушные граждане также особый день и час для пополнения государственной казны — это день и час, чтобы платить налоги (и записывать их затем в долговой, увы, папирус). «Добрые времена прошли», — горестно сдвинув чёрные с проседью брови, подумал жрец.

События последних дней означали лишь одно: погиб Храм Науки — последний оплот знаний в этой некогда богатейшей стране. В стране, закат цивилизации которой предчувствовал не он один, и в государстве, незаметно пришедшем к своему упадку, оказалось возможным многое.

Золотисто-розовый закат ярко контрастировал с развалинами каменного красавца храма. В белых и зеленоватых полированных мраморных плитах отражалось нежно голубое небо и снежные кружева облаков, проплывающие в вышине. Платаны и каштаны, заботливо посаженные учениками адептов больше полувека назад, высились над лазоревыми и коричневыми гранитными плитами дорожек по бокам прямых как стрелы аллей.