Амалия и генералиссимус

Я знала, что он будет выглядеть как-то по другому, чем один год и восемь месяцев назад, но все же — что значат это отрешенное лицо и эти отрастающие жалкой неровной щетинкой волосы на его чуть удлиненной голове?

Элистер Макларен, кажется, ждал меня, ждал сидя в гамаке — он попытался встать, но ему помешал котище на коленях. Тот самый. Эта безымянная тварь даже не повернула в мою сторону голову, но все равно как-то чувствовалось, что мои мягкие шаги по траве газона ему неприятны. Ему хорошо было там, где он валялся.

— Eu sabia que tu finalmente vinhas, — сказал он. — Isso demorou muito.

— О que 'e que queres dizer com «demorou»? — выговорили мои губы. — E como tu sabes falar a minha lingua — и откуда ты знаешь мой язык?

— А как иначе я сказал бы тебе «ты»? Помнишь, как мы с этим мучились. Выход был простой — заговорить на твоем языке. Он красивый, и теперь наш. Я учил его больше года.

— Ты, — сказала я и запнулась. Потом присела перед Элистером на корточки, чтобы лучше видеть его лицо — и он, чуть покачивавшийся в гамаке, сразу же оказался выше меня.

— Голос, какой же у тебя голос, — сказал он, уже по-английски. — Страстный на низких регистрах, звенящий, как струна, на верхних. Он мне снился. Все, что я делал эти месяцы, было для того, чтобы снова услышать этот голос.

— А сообщить об этом было трудно, мой прославленный герой? Я ведь могла и не знать, что у тебя такие намерения. Могла бы в горе и тоске выйти замуж за китайца. Например, хозяина вот этого дома, где я живу. Он летает на аэропланах. Сам управляет ими.

— О, — сказал Элистер с пренебрежением.

Чего вы еще хотите от человека, который хорошо знает, что он лучший из лучших?

Я уже потерпела поражение — да вообще-то не очень и хотела побеждать — но по инерции продолжала, просто чтобы не сводить с него глаз:

— Для твоих подвигов и славы очень нужно было не писать мне? Не отвечать на мои письма в Калькутту?

— Дорогая Амалия, но я уже давно живу в Дели. Перевели в центральное управление.

— Получил свой белый домик? — с горечью спросила я. — А почему бы все-таки не сообщить мне об этом?

Он, наконец, начал улыбаться, знакомой застенчивой улыбкой.

— В Кабуле было плохо с почтой, и еще у меня там были сложные моменты в жизни.

— Про твои сложные моменты в Кабуле среди спецподразделения полиции ходят легенды…

— Но вообще-то я писал, это ты не отвечала. А дальше я уехал на Цейлон.

Так, поняла я. Ты не получил мои письма о том, что я переехала, и писал на старый адрес. Твои письма, возможно, все еще лежат в почтовом ящике моего старого дома со стеклянным шаром на крыше. Мартина там бывает раз в пару недель, но ящик уже не проверяет, потому что почта обещала доставлять мне все, что есть, в нынешний, новый дом. Но почта тоже ошибается, особенно если нет имени на конверте. Какой-то новый почтальон мог бросить письмо в старый ящик. А потом ты переехал сам. Так просто.

— Этот мерзкий полуобезьян без имени лежит у тебя на коленях, а ко мне никогда даже не подходит, — на грани слез сказала я, чтобы хоть в чем-то его обвинить.

— Без имени? Это у тебя он без имени, а так, вообще-то, он Картер, отличное кошачье имя. Хотя давай считать, что у него есть еще кошачья фамилия — Безымяу. Счастливый кот, большинство его собратьев обходится без фамилии. Это летающий кот, видела бы ты, как он обожает перелетать через всю комнату и цепляться за занавески всеми лапами. Мы с ним постоянно тренировались, как только я начал приходить в себя.

— Ты мог видеть меня из окна каждый день, — с горечью сказала я, не обратив внимания на его последние слова. — И чего же ты ждал?

— Я тебя и видел, а еще чаще слышал твой голос. Я тут попал в сложную историю, Амалия, чертовски не хотелось ошибаться, но когда услышал, что ты рядом — понял, что все в порядке, операция не сорвалась, надо просто еще немного полежать и подождать. А потом ты просто передала мне сообщение по беспроводной связи, вот я и сел ждать…

Я так и не сводила глаз с его странно чужого лица. Он, правда, почти уже начинал смеяться, потому что это такой человек — видит меня, и в глазах начинает дрожать смех.

— Полежать? — сказал мой голос. — Полежать, и еще — «начал приходить в себя»? Ты изображал плантатора с малярией, ах… Вот теперь все понятно… Мой бедный мальчик, ты ничего не изображал, у тебя и правда малярия!

— Ну, какой же ветеран Малайи — без малярии? А, но про Малайю ты не знаешь…

— Знаю, уже все знаю, капитан Энди. Это неважно. Тебе было плохо?

— Как всегда. Сначала положено трястись так, что сводит мышцы вот здесь, и трудно дышать. А потом — легче, тряска кончается, зато начинаешь уплывать и не можешь поднять руку, на градусник лучше не смотреть. Эти двое понятия не имели, что со мной делать. Хорошо, что я успел прошептать — «доктор, малярия, хинин».

Доктор, который исчез, подумала я. Доктор Оуэн. Понятно, что доктор не должен был знать — и болтать — а вдруг Элистер прошептал ему что-то… Одно дело, когда Джереми сам сболтнул Робинсу, что у него лежит плантатор, другое дело — всякие неожиданности.

Значит, все-таки труп в джунглях.