На влажную стойку я положила небольшую кучку франков, как она и потребовала, и мы пошли умываться. Позже мы сидели рядом на деревянной скамеечке напротив стены перед столом, который мадам накрыла для нас, постелив чистые белые салфетки, поставив толстый огрызок свечи в железном подсвечнике и синюю стеклянную бутылку с душистым горошком. Мы наслаждались отдыхом, сидя в темном теплом зале, пропитанном застаревшим потом, острыми запахами баклажанов и чеснока, пробивающихся сквозь туман «галуаза». Я довольно много уже узнала о войне, о моей Франции, в первый период наших скитаний. Научилась держать глаза и уши открытыми. Поэтому я знала, что боши, сидевшие рядом — в серо-зеленой форме Вермахта с расстегнутыми воротничками, шумные и беззастенчивые, звенящие пряжками ремней, медалями и пистолетами, ведущие себя как победители, — вероятно часть отряда по уничтожению партизан. Скорее всего, они подозревали, если не были уверены, что мужчины, на которых они охотились, сидят за следующим столом и едят такой же ужин. Наливают то же самое прохладное светло-красное вино в керамические стаканы вместо стеклянных. Боши рассматривали вино на свет, бросающий розовые отблески на их лица. Да, за следующим столом и за тем, что стоял дальше, вокруг них сидели партизаны, чьи лица казались темными, как их глиняные стаканы, в отличие от свежих, розовощеких крупных белокурых мальчиков.
В черных беретах и потрепанной одежде, партизаны вели себя более сдержанно, чем боши, их разговор велся с помощью жестов, понятных только им: приподнятые стаканы, взгляд, брошенный вправо и влево, снятый головной убор, дотронуться до верхней пуговицы на рубашке, дотронуться да щеки, чтобы сказать «стоп», рука на плече — «продолжим».
И среди черных беретов, можно быть уверенным, есть предатель, а то и два, пьющих сейчас с ними вино. Работающие на Виши? На правительство в изгнании? На оба режима? Коммунисты? Те французы, которые противостояли бошам, и те, кто помогал им, перепутались в самых причудливых комбинациях. Партизаны были разобщены. Коллаборационисты не менее. Никто не придерживался единых убеждений. Можно было прибиться к одной партии, потом дать задний ход. Если повезет — перекраситься еще раз. Убеждения и идеология менялись согласно потребностям. Чувство голода в том или ином виде. Да, этой ночью в Ле Флери я начала понимать, какая война бушевала внутри войны, война, которую Франция вела сама с собой. Единственное, что выглядело постоянным, — французы не были пассивны. Цвет Франции не серый. Так они и сидели: боши и партизаны, коллаборационисты и сочувствующие, ужиная тушеным мясом в Ле Флери. И все они подняли головы, когда появились, хихикая, местные девицы. Не для того, чтобы поужинать, они вырядились в носочки и лодочки, и поскольку сидячих мест не было, сгрудились у барной стойки, демонстрируя неестественное оживление. Искусно завязанные платочки, одинаково красные губы, накрашенные единственным тюбиком помады на всех, — они выглядели как и любые другие девочки их возраста, робкие, неуверенные, жаждущие ласки. Парней ведь не стало — после капитуляции два миллиона французских солдат, как скот, загнали в реквизированные грузовики и отправили в рабство, в Фатерланд. Во Франции осталось совсем немного молодых мужчин, а девочки должны хоть для кого-то прихорашиваться.
Я услышала это слово ночью в Ле Флери. Я его слышала достаточно часто за прошедшие недели. Resistance. Сопротивление. Главным образом, его произносили шепотом, но однажды его прокричал старик с разбитыми губами и выбитыми зубами, который сидел через проход от нас в поезде. Бош шел мимо него, остановился, возвратился и сказал что-то, что я не поняла. А затем дал старику в зубы рукояткой пистолета. Старик поднялся с места, распрямился во весь рост, едва дотягиваясь оккупанту до плеча, и закричал: «Мы не сдадимся. Да здравствует Сопротивление!» Бош рассмеялся, прикурил, возвратился, предложил сигарету старику. Оливковая ветвь. Старик колебался, и видно было, как ему хочется курить, но он отвернулся к окну, сложив пальцы в знак. Resistance. Сопротивление.
Было и другое название, всплывающее время от времени. Maquis. Маки. Так называются вересковые пустоши на Корсике. Неисследованная и пустынная часть острова. Maquisards. Охотники. Боши не шли по Франции прогулочным шагом.
Мы тоже. Мы купили велосипед в деревне около Авиньона, и, как и все наши сделки, покупка была совершена в баре. Женщина спросила, откуда мы и куда направляемся. Когда я объяснила, что мы идем в Шампань, она смеялась до слез, вытирая глаза передником. Хозяйка вывела из-под навеса позади бара велосипед, и Амандина тут же затанцевала вокруг него. Она сказала — кажется ее звали Ивонна? — что ее отец соорудит место для Амандины на багажнике. Он не был шикарен, этот велосипед. Но все же…
— А я не смогу найти еще и легкий прицеп для вещей?