Амелия

– Но как переубедить моего мужа, – настаивала Амелия, – не дав ему ни малейшего повода догадаться об истинной причине? Я трепещу при мысли о возможных последствиях.

– Давайте отложим это на завтра – утро вечера мудренее, а утром я снова с вами повидаюсь. Тем временем вы не тревожьтесь и не принимайте это так близко к сердцу.

– Хорошо, сударь, – ответила Амелия, – я теперь полностью полагаюсь на вас.

– Мне огорчительно это слышать, – воскликнул священник. – Разве ваша добродетель не служит вам надежной опорой, на которую вы можете полагаться с куда большей уверенностью? Тем не менее, я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь вам, а сейчас мы, если вам угодно, позовем вашего мужа: клянусь, он выказал истинно католическое послушание. Да, а где сейчас честный сержант и его жена? Мне очень по душе, как вы оба ведете себя с этим достойным малым в противоположность принятым в свете обычаям: ведь вместо того чтобы, как предписывают нам заповеди нашей веры, считать друг друга братьями, нас приучают относиться к тем, чье общественное или имущественное положение в какой-то степени уступают нашему, как к существам низшей породы.

Вскоре после этого в комнату возвратился Бут, а вместе с ним и сержант с миссис Аткинсон; обе пары провели этот вечер как нельзя более приятно и весело; лучшего собеседника, чем доктор Гаррисон, трудно было себе представить; все, что он говорил, было настолько проникнуто духом доброжелательности, бодрости и шутливости, что невозможно было не поддаться его обаянию.

Глава 6, содержащая, быть может, самое удивительное происшествие, о коем когда-либо повествовала история

Бут успел уже тем временем рассказать сержанту о необычайной доброте полковника Джеймса и о том, какие радужные надежды он в связи с этим возлагает на помощь друга. Сержант, конечно, не преминул втайне поделиться услышанным со своей женой. Едва ли есть необходимость намекать читателю, к какому умозаключению она на сей счет пришла. Само собой разумеется, она, не задумываясь, недвусмысленно дала понять мужу, что полковник явно вознамерился посягнуть на честь Амелии.

Эта мысль не давала бедному сержанту покоя; он долго не мог из-за нее уснуть ночью, и потом навязчивая идея преследовала его во сне ужасными кошмарами, в которых ему представлялось, будто полковник стоит с обнаженной шпагой в руке у кровати Амелии и угрожает тотчас заколоть ее, если она не уступит его желаниям. И тут сержант, не выдержав, приподнялся во сне на постели и, схватив жену за горло, закричал:

– Сейчас же убери шпагу, негодяй, и убирайся прочь отсюда, не то, клянусь, черт побери, я проткну тебя насквозь.

От столь грубого обращения миссис Аткинсон, естественно, тотчас проснулась и, увидя воинственную позу мужа, а также почувствовав, что он стиснул ей руками шею, она испустила дикий вопль и тут же лишилась чувств.

Ее вопль разбудил самого Аткинсона; вмиг сообразив, что он смертельно перепугал жену, сержант опрометью вскочил с постели, схватил бутылку с водой и стал щедро обрызгивать супругу, – но все было тщетно: она не произносила ни звука и не подавала никаких признаков жизни. Тогда сержант принялся во все горло звать на помощь; услыхав его вопли, Бут, чья комната находилась этажом ниже, как раз под спальней Аткинсонов, прыгнул из постели и, схватив зажженную свечу, бросился наверх. Выхватив у него свечу, сержант устремился к кровати и тут его глазам предстало зрелище, от которого он едва не лишился рассудка. Постель была вся залита кровью, и его жена лежала посреди кровавой лужи. Увидев это, сержант, не помня себя от ужаса, завопил:

– Боже, смилуйся надо мной, я убил свою жену! Я заколол ее! Я заколол ее!

– Что все это значит? – спросил Бут.

– Ах, сударь, – воскликнул сержант, – мне приснилось, будто я вызволял вашу жену из рук полковника Джеймса и, вот видите, убил при этом свою несчастную жену.

С этими словами он повалился на постель рядом с миссис Аткинсон, обнял ее и зарыдал как человек, обезумевший от отчаяния.

К этому времени и Амелия, едва успевшая набросить на себя халат, прибежала сюда на крики и увидела сержанта и его жену, лежащих на кровати, и Бута, стоящего рядом и застывшего, как изваяние. Она была так потрясена, что не сразу сумела совладать с собой, – уж очень душераздирающую и ужасную картину представляла эта кровавая постель.