Амелия

– Весьма возможно, – согласился священник. – Сознание собственной неправоты служит для некоторых женщин весьма веским доводом для того, чтобы продолжать стоять на своем.

– Нет-нет, доктор, – воскликнула Амелия, – вы никогда меня в этом не убедите. Невозможно поверить, чтобы человек совершал какой-то поступок именно потому, что считает его ложным.

– Весьма вам обязан, дорогое дитя, – отозвался священник, – за то, что вы ясно сказали – пытаться переубедить вас – напрасный труд. Ваш муж никогда бы не назвал меня еще раз мудрым человеком, если бы я после этого все же предпринял такую попытку.

– Увы, мне не остается ничего другого, как предоставить вам придерживаться собственного мнения.

– Это весьма с вашей стороны любезно, – заметил священник. – В самом деле, это было бы слишком жестоко, если бы в стране, где церковь позволяет другим думать все, что им заблагорассудится, люди и сами не могли бы позволить себе такую вольность. И все же, сколько ни безрассудной представляется способность управлять чужими мыслями, я открою вам, каким образом вы можете управлять моими, когда вам только это вздумается.

– Каким образом, скажите ради Бога? – полюбопытствовала Амелия. – Я буду считать такую способность очень ценным даром.

– Что ж, извольте! – воскликнул священник. – Всякий раз, когда вы будете себя вести, как подобает умной женщине, вы заставите меня считать вас таковой; когда же вам будет угодно вести себя так, как вы изволите сейчас, я буду принужден независимо от своей воли думать о вас иначе.

– Поверьте, дорогой доктор, – вставил Бут, – я убежден, что Амелия никогда не совершит поступка, вследствие которого она могла бы утратить ваше доброе мнение. Подумайте о предстоящих ей жестоких испытаниях и вы тогда более снисходительно отнесетесь к тому, что она так противится дать свое согласие. Сказать по правде, когда я заглядываю себе в душу, то вижу, что обязан ей куда больше, чем может показаться на первый взгляд, ибо, принуждая меня отыскивать доводы, чтобы убедить ее, она тем самым помогает мне справиться с собой. Разумеется, если бы она выказала большую решимость, то я в таком случае, неизбежно выказал бы меньшую.

– Выходит, вы считаете необходимым, – сказал священник, – чтобы в любой супружеской паре кто-то из двоих непременно был дураком. Завидная твердость духа, что и говорить; у вас поистине немало оснований гордиться собой, когда вы решаетесь расстаться с женой на несколько месяцев, чтобы обеспечить ее и детей необходимыми средствами к существованию. Оставляя ее под кровом и покровительством друга, вы внушаете веру в старинные предания о дружбе и оказываете честь человеческой природе. Однако, во имя всего святого, уж не думаете ли вы оба, что заключили между собой союз, который будет длиться вечно? Как же тогда вы перенесете ту разлуку, которая раньше или позже, а возможно, что в очень недалеком будущем, должна выпасть на долю одного из вас? Разве вы забыли, что вы оба смертны? Что касается христианской веры, то вы, я вижу, отказались от всяких притязаний на нее, поскольку для меня не подлежит никакому сомнению, что вы настолько уповаете сердцем на счастье, которым наслаждаетесь вдвоем здесь, на земле, что ни один из вас даже и не задумывается о жизни грядущей.

При этих словах Амелия расплакалась, и Бут попросил доктора Гаррисона не развивать далее эту тему. Священник, правда, и не нуждался в таком предостережении, потому что как ни резок он был на словах, сердце его было наделено чувствительностью, какая редко встречается среди людей, чему я не мог приискать никакого другого объяснения кроме того, что истинная доброта тоже встречается не часто, а я твердо убежден – доброта овладевает человеческой душой лишь при том условии, что ей в такой же мере сопутствует и отзывчивость.

Так закончился этот разговор; все последующее (до той минуты, когда священник предложил Буту прогуляться вместе с ним в Парке) не представляет для читателей особого интереса.

Глава 5, повествующая о разговоре Амелии с доктором Гаррисоном и его последствиях

Оставшись одна, Амелия погрузилась в глубокое раздумье о своем положении; она видела, что ей будет очень трудно противиться настояниям мужа, поддерживаемым авторитетом священника; тем более, что она прекрасно отдавала себе отчет в том, сколь безрассудными должны были казаться ее доводы всякому, кто не подозревал истинных причин ее упорства. С другой стороны, она была полна решимости, невзирая на последствия, твердо стоять на своем и отказаться принять приглашение полковника.