Амелия

– Дорогой друг, откуда это у вас, скажите на милость, взялась дочь? Ведь вы, насколько мне известно, никогда не были женаты?

– И что из того? – откликнулся доктор. – Слыхали ли вы, к примеру, чтобы папа римский был женат? А ведь у некоторых из пап, я полагаю, были, тем не менее, сыновья и дочери; надеюсь, однако, что присутствующий здесь молодой джентльмен все же отпустит мне сей грех, не налагая на меня епитимью.

– У меня еще нет такой власти, – ответил молодой церковнослужитель, – ведь я рукоположен еще только в дьяконы.

– Ах, вон оно что, – воскликнул доктор Гаррисон, – ну что ж, в таком случае я отпущу себе этот грех сам. Да будет вам, дорогой друг, известно, что эта молодая женщина была дочерью моей соседки, которая уже умерла; надеюсь, Господь простил ей ее прегрешения, потому что она была очень виновата перед своим ребенком. Ее отец был моим близким знакомым и другом; более достойного человека на свете, мне кажется, еще не бывало. Он умер неожиданно, оставя детей малолетними, и, возможно, лишь неожиданность его кончины была причиной того, что он не вверил их моему попечению. И все же я сам взял в какой-то мере эту заботу на себя, в особенности о той, которую я называю своей дочерью. И то сказать, по мере того как она подрастала, в ней обнаруживалось столько прекрасных свойств души, что не надо было вспоминать о достоинствах ее отца, дабы проникнуться расположением к ней. Поэтому, когда я говорю, что не знаю существа прекраснее ее, то лишь воздаю ей должное, не более того. У нее ласковый нрав, благородная душа и открытое сердце… одним словом, характер у нее истинно христианский. Я могу с полным основанием называть ее божьей избранницей, чуждой какого бы то ни было вероломства.[265]

– Позвольте тогда поздравить вас с дочкой, – отозвался старый джентльмен, – ибо для такого человека, как вы, найти объект, достойный благоволения, это, полагаю, означает найти истинное сокровище.

– Да, – подтвердил доктор, – это поистине счастье.

– Ведь для людей вашего душевного склада, – добавил его собеседник, – величайшая трудность в том и состоит, чтобы отыскать того, кто достоин их доброты; ибо для души благородной нет ничего досаднее, нежели убедиться в том, что она сеяла семена добрых дел на почве, которая не может порождать иных плодов, кроме неблагодарности.

– Еще бы, – воскликнул доктор, – я прекрасно помню слова Фокилида:[266]

· v .[267]

Но он рассуждает скорее как философ, нежели как христианин. Мне куда более по душе мысль, высказанная французским писателем, несомненно одним из лучших, кого я когда-либо читал; он порицает людей, жалующихся на то, что им часто платили злом за самые большие благодеяния.[268] Истинный христианин не может быть разочарован, если он не получил заслуженную им награду на этом свете; ведь это все равно как если бы поденщик вздумал жаловаться на то, что ему не заплатили за труды в середине дня.[269]

– Я, конечно, готов признать, – ответил гость, – что если рассматривать это с такой точки зрения…

– А с какой же еще точки зрения мы должны на это смотреть, – перебил его доктор. – Разве мы, подобно Агриппе,[270] только отчасти христиане? Или христианство лишь отвлеченная теория, а не руководство в нашей повседневной жизни?

– Руководство, вне всякого сомнения; вне всякого сомнения, руководство, – воскликнул гость. – Ваш пример мог, конечно, уже давно убедить меня в том, что мы должны делать добро всем.

– Простите меня, отец, – вмешался в разговор молодой церковнослужитель, – но это скорее соответствует языческому, а не христианскому вероучению. Гомер, насколько я помню, изображает некоего Аксила,[271] о котором он говорит, что тот

–  [272]

Однако Платон, который более всех других приблизился к христианскому вероучению, осуждал подобную точку зрения как нечестивую; так, по крайней мере, говорит Евстафий[273]

в своем фолио на странице 474.

– Да-да, я прекрасно это помню, – подтвердил доктор Гаррисон, – и то же самое говорит нам Варне[274] в своих комментариях к этому месту, но если вы помните его комментарий так же хорошо, как процитировали Евстафия, то могли бы присовокупить и суждение мистера Драйдена[275] в поддержку этих строк Гомера: он говорит, что ни у кого из латинских авторов он не обнаружил такого восхитительного примера столь всеобъемлющего человеколюбия. Вы могли бы также напомнить нам благородную мысль, которой мистер Варне заканчивает свой комментарий и которую он почерпнул из пятой главы Евангелия от Матфея.

–  ,[276]

Вот почему мне представляется, что такое отношение Аксила к людям подобает скорее христианину, а не язычнику, ибо Гомер не мог заимствовать его ни у кого из своих языческих богов. Кому же мы в таком случае подражаем, проявляя благожелательность ко всем людям без изъятия?

– У вас поразительная память! – воскликнул пожилой джентльмен. – Тебе, сынок, и впрямь не следует состязаться в таких вещах с доктором.