Амулет (Потревоженное проклятие)

- Сам ты... - я решительно повернулся и зашагал прочь, как вдруг в окнах темнеющего рядом дома вспыхнул свет, открылась дверь, и на крыльцо вышла кутающаяся в ватник молодая женщина с заспанным лицом. Совершенно спокойным голосом, на правильном русском языке, она сказала:

- Ребята, нельзя ли потише, очень спать хочется!

- Нам вот тоже хочется, да негде! - грубо рявкнул ещё не остывший от перепалки со мной Борис. Женщина улыбнулась:

- Это ваши проблемы! Если хотите, могу выделить топчан в сенях, жестковато, да и холодно, но все же не на улице!

Борис некоторое время соображал, потом с криком: "Богиня! Благодетельница!", устремился к хозяйке дома.

Я наблюдал всю эту сцену издали, стоя на грани света и мрака, и во мне боролись гордость и сонливость. Борис тем временем был допущен к ручке и запущен в дом. Женщина двинулась за ним, но в последний момент задержалась на пороге, обернулась и крикнула, обращаясько мне:

- Эй! Ну, а вы что же? Идите скорее, мне холодно!

Ура, будем считать, сонливость победила! Я мелкой рысь устремился к дому, про себя радуясь, что все так получилось...

* * *

Мы с Борисом сидели на широкой, добротной лавке, не глядя друг на друга, а хозяйка, оказавшаяся довольно миловидной, русоволосой и приветливой, наливала нам чай из пузатого медного чайника.

Все свободное место в просторной, большой комнате занимали картины, резные доски, вышивки, пучки трав, глиняная посуда, холсты, подрамники, краски. Видимо, мы попали как раз к той художнице, про которую мне говорили старухи ещё в Вязьме.

- Да помиритесь вы, наконец! - не выдержала хозяйка нашего очужденного молчания. Мы переглянулись, и чуть не хором сказали:

- Да мы и не ссорились!

За чаем завязался разговор. Хозяйка, носившая простое русское имя Лена, рассказала о себе: закончила Суриковское, работала в Художественном фонде, потом, пару лет назад, разошлась с мужем, тоже художником, не выдержевшим перемен, свалившихся на нашу страну, и увлекшимся наркотиками.

- Я пробывала его вытащить, и к врачам водила, и к экстрасенсам... грустно говорила она, по бабьи подперев голову рукой: - А только все напрасно! Он сперва хорохорился: "Да я брошу, когда захочу!", а потом... Вообщем, купила я за копейки этот домик, переехала, и вот... живу! Раз в месяц езжу в Москву, сдаю картины, вышивки, макраме оп комиссионкам, на жизнь хватает. Тут привольно, хорошо работается! Глушь, конечно, иногда месяцами не с кем словом перемолвиться, ну да оно и к лучшему - не отвлекаешься по пустякам!

- Лена, а вам не страшно? Одна, на отшибе? - спросил я, прихлебывая из глиняной чашки ароматный чай с травами.

- По началу очень было страшно! А потом привыкла! Да и то сказать - за два года вы первые мои гости!

Борис, отдуваясь, поставил пустую чашку на стол, полез было за сигаретами, потом смущенно остановился. Хозяйка заметила, махнула рукой:

- Курите, Боря! Я сама курю, правда, не часто!

- И что, неужели не тянет в Москву? - снова спросил я, тоже закуривая.

- Тянет... - усмехнулась художница: - ... Да будь проклят этот город! Он отнял у меня любимого человека... Да и вообще, все эти тусовки, пустые разговоры ни о чем... Надо либо заниматься делом, либо тусоваться - у кого к чему склонность! Я свой выбор сделала, и не жалею!

Мы докурили, поблагодарили хозяйку за чай и отправились укладываться. Борис, у которого начался похмельный синдром, был квелым, зевал, и сразу же бухнулся на широкий топчан, отвернувшись к стене.

Я задержался в дверях, повернулся к хозяйке:

- М-м-м... Скажите, Лена! Тут, в Корьево, домов мало, просто кот, как говориться, наплакал. А нет ли среди них такого - с мансардой и резным петушком на крыше?

- Есть, есть! Этот дом принадлежит профессору-археологу! Я его самого не знаю, а его жена, Надежда Михайловна, покупала у меня пару раз картины и резные доски! Но сейчас в доме никто не живет, хозяева появляются только летом! Да вон он, завтра утром увидете, через забор от меня! - Лена махнула рукой куда-то в сторону.

"Так!", - подумал я: "Все складывается, как нельзя лучше!", и задал хозяйке ещё один вопрос:

- Лена, а вы не обращали внимания - там кто-нибудь появлялся... ну, чужой?

Она легко расмеялась каким-то очень добрым, рассыпчатым смехом:

- Нет, что вы! Никого там нет, дом стоит законсервированный на зиму... Так вы, значит, из милиции! А я, признаться, сперва думала - вы жулики!

Я удивился:

- А зачем вы нас тогда пустили?

Она пожала округлыми плечами и ответила с подкупающей простотой, свойственной только русским женщинам:

- Жалко стало!

* * *

Я проснулся от дикого петушиного вопля. Это было не простое, известное всем "Кукареку!", нет, здешний петух был, сюдя по всему, великим мастером на всякие пакости и каверзы, и его сиплый, издевательски долгий, пронзительный крик отражал в себе всю мерзость петушиного племени.

Протирая глаза, я сел, озираясь вокруг. За маленьким окном было ещё темно. Рядом со мной сидел на топчане взлохмаченный Борис, страдальчески держась за виски.

- Сколько времени? - спросил я, натягивая куртку.