Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи

Мог бы и не обещать: Марьяна и так знала, что он разнесёт всё в пух и прах, чтобы снова быть с ней. Он был её рыцарем, но не защитником, нет. Она была с ним на равных, потому и ушла от Семёна к нему. Три года жизни с Ваграновым показали, что Семён – прекрасный человек во всех отношениях, добрый, заботливый, любящий, но Марьяна постоянно чувствовала своё волевое превосходство над ним, это угнетало Семёна, но её – ещё больше. А с Павлом она свободна, и это для неё является главным.

Два дня и две ночи прошли спокойно. Японцы на станцию вернулись, но к сторожке никто не приближался. Раненые шли на поправку, уже могли дежурить поочерёдно, давая Марьяне передохнуть, и она наконец-то отоспалась. Беспокоило полное отсутствие сведений о происходящем за пределами сторожки, но тут уж, как говорится, ничего не попишешь.

Марьяна во время своего дежурства наблюдала в бинокль за тем, что делается на станции, – это в одну сторону, и что на реке – в другую. Условия для наблюдений сильно различались: если со стороны станции сторожка была неплохо укрыта разросшимся кустарником, то с реки она просматривалась полностью. Река – приток Ляохэ – была достаточно полноводна, чтобы пропускать маломерные суда, даже небольшие пароходы. В этом Марьяна убедилась уже на третий день, когда мимо пробежал паровой катер с военной командой на борту, что не на шутку её встревожило. И не напрасно.

Раненые уже встали на ноги и начали выходить по нужде. Отхожее место имелось и в сторожке, но казаки не хотели лишний раз смущать молодую женщину и продирались сквозь кусты куда подальше. Вот и напродирались.

Марьяна услышала выстрел и рванулась было к дверям, но Гаврила Устюжанин заступил ей дорогу.

– Бери винтарь, – хрипло сказал он. – Ерошка обосрался. Продадим себя подороже.

Марьяна осторожно выглянула в окно, выходящее на реку. Так и есть! К берегу подходил военный катер, его борта ощетинились ружьями со штыками. На мостике стоял молодой офицер с биноклем.

Что-то заскреблось в наружную дверь. Она приоткрылась, и в щель вполз Ерофей Соломин. Голова его была в крови, живот – в грязи.

Устюжанин за шкирку втащил его внутрь. Первый вопрос был:

– Стрелять сможешь?

– А куды ж я денусь? – неожиданно хохотнул Ерофей. – Поцалуев не дождутся.

– Куда тебя ранили? – спросила Марьяна, клацая затвором карабина и раскладывая поудобней боеприпас.

– Да так, царапнули по башке. Стрелок, видать, так себе. Я же весь на виду сидел. Гляжу: с подберега катер выползает, на малом ходу. Токо успел штаны подтянуть, меня и шваркнуло. Ажно отбросило. Вот и пополз по-пластунски. Они меня больше и не видали.

– Сейчас пристанут – разглядят, – хмыкнул Гаврила.

Он уже сидел у раскрытого окна с винтовкой наизготовку. Стол пододвинул поближе, патроны разложил.

– Не пристанут, – осклабился Ерофей. – Вода ночью спала, а там крути€к открылся, и глина в ём мокра, склизка…

– А чё ты лыбишься-то, чё лыбишься? Тут не пристанут, так другое место найдут и от станции прищучат. Бежать-то некуда. Да и не с нашими ногами шкандылять. Готовься, Ероха, к последнему бою. Надевай чистое…

Гаврила не успел договорить. Послышалась гортанная команда, и залп десятка (а может, и больше) ружей разнёс в щепки дверь сторожки. Марьяна едва успела отпрыгнуть в угол и затаиться, присев на корточки. Ерофей лежал как раз напротив двери, и приподнимись он чуть выше, уже истекал бы кровью. Гаврила был в стороне, его не зацепило.

– Сходню бросают, – негромко молвил он, осторожно глянув из-за косяка окна. – Командуй, Марьяна.

– А чего мне вами командовать? Заряжайте для меня винтари, а я постараюсь не мазать.

Этот бой был, наверное, самым коротким. По крайней мере, в Русско-японской войне. И, конечно же, не остался в анналах истории. Но так случается очень часто, практически чуть ли не всегда.

Едва первый солдат ступил на сходни, переброшенные на берег с борта катера, как щёлкнул выстрел, и сходни опустели. Марьяна прицелилась в офицера на мостике, но тот, словно учуяв угрозу, сбежал по трапу на палубу, да так резво, что девушка не успела поймать его на мушку. А он уже раздавал команды.

Прозвучала длинная тирада по-японски, после которой на мостки выскочили один за другим сначала двое, потом ещё пара, и ещё…

Раненый в плечо Ерофей не успевал перезаряжать однозарядные карабины, а Гаврила сам стрелял, поэтому больше семи человек отправить в реку им не удалось. Солдаты ворвались в сторожку, в одно мгновение закололи штыками беспомощных казаков и обратились было к Марьяне, однако резкий командирский голос остановил их, хотя штыки в форме длинного ножа остались направленными в её грудь и живот.

Молодой офицер подошёл, раздвинул руками солдат и уставился чёрными глазами на девушку. Наверное, целую минуту разглядывал красивое лицо, запятнанное пороховой гарью, потом улыбнулся и что-то сказал солдатам.