Амур широкий

— Нам надо быстрее выучиться, ребята, — сказал он. — Трудно приходится там, на Амуре. Колхозы еще слабые, председатели неграмотные, хозяйствуют кое-как. А теперь еще им надо заниматься земледелием, коров, лошадей выращивать. Я проехал по стойбищам, посмотрел, как люди живут. Лучше, даже хорошо живут. С прошлым даже сравнивать не хочу. Хорошо живут, но хотят жить еще лучше. С охотой принимаются за новое хозяйство, овес сеют, картошку садят. Ничего, скоро научатся овощи есть, молоко пить. В каждом стойбище говорят, надо свой, нанайский район создать, как раньше было…

Михаил весь вечер рассказывал амурские новости, угощал друзей юколой и соленой рыбой. Он побывал у всех родственников своих товарищей и привез приветы, письма.

— Да, ребята, засиделись мы в Ленинграде, — сказал Богдан, когда стали расходиться по комнатам. — Хорошо здесь, но надо домой. Там наши основные дела.

А вскоре друзья поздравили Сапси-Сашу, он выпустил вместе с Сашей Севзвездиным тоненькую книжку «На Амуре».

— Ты у нас писатель! — сказали друзья и сами удивились. «Писатель? Это у нас, у нанай, у которых только что и есть одна книга — букварь?» Но слово было сказано, и Сапси-Саша получил еще одно прозвище — «писатель».

— Эй, писатель, твой собрат по перу в гости к нам идет, — сообщили однажды студенты.

В этот день гостем северян был седоголовый, ироничный ирландец Бернард Шоу. В институте очень часто бывали именитые гости, все иностранцы, приезжающие в Ленинград, желали взглянуть на советское чудо, на северян.

Острослов Шоу встретился со студентами, разглядывал их, будто прощупывал, настоящие ли это северяне, прошел по аудиториям, комнатам, побывал в библиотеке, где с благоговением держал в руке буквари на северных языках.

— Теперь я еще лучше понял советскую власть, — сказал на прощание Шоу.

— Слышал, партизан? — обратился Карл Лукс, сопровождавший гостя, к Богдану. — Это говорит известный во всем мире писатель. Объективно говорит. Это уже победа, наша, большевистская победа.

Карл Янович повел Богдана к себе в кабинет.

— Богдан, я приглядываюсь к тебе и думаю, почему ты сдаешь позиции, почему записываешься в отстающие?

— Не понимаю вас, Карл Янович, — удивился Богдан.

— Ты один из первых пошел в партизаны воевать за советскую власть, первым поехал учиться, почему сейчас ты не первый? У нас партийная ячейка, она может принимать в члены партии. Знаешь это?

— Да, но я не думал…

— Надо думать. Вернешься домой, руководить людьми будешь, не зря ведь учишься на факультете советского строительства. Ты должен вернуться домой коммунистом. Ты достоин этого высокого звания. Уже есть несколько студентов членов партии, тебе тоже пора вступать. Я дам тебе рекомендацию, знаю тебя.

— Вы, Карл Янович?

— Да, я, — усмехнулся Луке. — Трудно сейчас вступать, принимают самых проверенных, но, думаю, тебя — партизана, должны принять. Пиши заявление.

— Я еще подумаю, Карл Янович, что-то скоро так…

— Боязно? Эх ты, партизан! Ну, думай, думай.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Председатель Няргинского сельсовета Хорхой вернулся из районного центра после полудня. Наскоро пообедав, он ушел в контору Совета, пробыл чуть больше часа и возвратился домой. Хорхой — председатель, каждый его шаг виден людям.

— Только вернулся домой и уже куда-то едет, — разнесся слух, когда к вечеру Хорхой выехал из стойбища.

— Не один, а с женой на лодке.

— Куда это он с Калой? На рыбалку?

— На рыбалку мужчины на оморочке ездят.

— Куда тогда на ночь-то глядя?

Хорхой сидел, как положено мужчине, когда он едет на лодке с женой, на корме с коротким веслом. Он не слышал, что говорили про него в Нярги, но знал, что все его видят и все гадают, куда он отправился с женой так поздно. Никто не должен знать, куда он съездил с женой и зачем; привезет он на дрова сухой плавник, утром один съездит и снимет сеть, и будут в стойбище говорить, что Хорхой хороший, заботливый муж, ездит с женой за дровами. Вот какие наши новые дянгианы!

— Отец Воло, куда мы едем? — прервала жена размышления мужа.

— За дровами.

— За дровами? Могла бы я с детьми съездить.

— Не твое дело!

— Как не мое? Сегодня репетиция, ликбез, я же…

— Аха, тебя там не будет, да? Этого боишься?

— Чего бояться? Никому не сказала, не предупредила…

— Это его не предупредила?

— Кого его?

— Я все знаю. Замолчи.