Анаконда

К тому времени, когда девицы на курсе бросались на шеи всем мало-мальски приличным москвичам, лишь бы зацепиться за Москву, а кому это не удавалось, в страхе перед старостью, которую вдруг все остро ощутили в свои двадцать с небольшим, выскакивали замуж и за однокурсников, вне зависимости от перспектив, так вот, к тому времени Миша Аристов, которого, всем было ясно, оставляли в ординатуре на кафедре уха-горла- носа стоматологического института, где он прошел практику на шестом курсе, стал самым завидным женихом.

Миша благодаря занятиям спортом окреп, даже немного подрос. Ровно настолько, чтобы быть выше на пару сантиметров красавицы Анночки. Благодаря ночным заработкам он одевался не хуже однокурсников, которым помогали родители. А иногда и лучше. Он очень красиво ухаживал: дарил цветы, конфеты, водил в театр.

К сожалению, ухаживал все шесть лет он лишь за одной женщиной. Девушкой, девочкой. Анночкой. «Сучкой», как ее звали однокурсницы.

Девчонки сто раз пытались раскрыть Мишке глаза на его избранницу. Ничего не помогало. Он молча, иногда снисходительно улыбаясь, выслушивал «информацию» и, ничего не говоря, не возражая, не споря, уходил.

— Они не знают Анночки, — говорил он друзьям, которые тоже пытались отговорить Мишку. — Она замечательная!

Однако на вопрос, в чем же ее замечательность, замолкал, погружался в себя и разговор прекращал.

Когда Мишка Аристов получил распределение в ординатуру, за день до институтского распределения по городам и весям СССР, Анночка дала согласие стать его женой. А поскольку заявление в загс они предусмотрительно подали за три месяца, которые и давались на «раздумья», то записали их в тот день, когда Аня сказала «да».

На следующий день члены приемной комиссии по распределению, пожав недоуменно плечами (Миша был общим любимцем в институте), подписали ей распределение в соответствии с заявкой старшим лаборантом кафедры биохимии стоматологического института.

Анна Митрофановна откинула тяжелое одеяло. Рядом сморщенной горкой лежала простыня, которой накрывался муж. Он круглый год спал только под простыней, а она вот все мерзла. Она встала, сунула широкие ступни в мягкие домашние тапки и прошаркала в туалет. Вовремя успела. Ее пронесло. Не надо было вчера на банкете в «Савое» с этими австрийцами так надираться. «Вот ведь зараза какая, страсть наша российская к халявам, — горестно вздохнув, подумала Анна Митрофановна, ощупывая тощий, ставший после двух родов морщинистым живот. — Слава Богу, дама богатенькая, может себе позволить и дома, и в ресторане, и сама чего угодно заказать. Но вот попала па богатую халяву, не удержалась, нажралась всякого жареного, копченого, соленого, маринованного, вот и несет».

Конечно, после такого тяжелого ужина ей бы на завтрак кашки овсяной сварить.

Да где там! Нет вот силы воли. Нет и все.

Она открыла тяжелую, массивную дверцу холодильника «Бош» с тремя камерами. Осмотрела припасы. Вытащила три размороженные «нарезки» семги, балыка белужьего и осетрины горячего копчения. Хлеб в большой прозрачной хлебнице призывно манил ноздреватой белизной. Намазала сливочным маслом толстый ломоть хлеба, положила сверху большой кусок белужьего балыка, а поверх два ломтя осетринки. Сглотнув слюну, откусила сразу большой шмат, жадно заглотнула, почти не разжевав. Во рту осталось приятное солено-копченое послевкусие. Поняв, что поспешила, не обставила еду привычными атрибутами завтрака, она тяжело поднялась со стула, так, что в левом колене что-то хрустнуло, — колено уже год как побаливало, достала из холодильника едва початую банку маслин и мисочку с консервированными оливками, из шкафчика над разделочным столом — едва начатую бутылку коньяка, налила в высокую хрустальную рюмку, быстро выпила, закусив маслиной и оливкой, и снова впилась белоснежными фарфоровыми зубами (в стоматологическом, где в юности они с мужем работали по блату бесплатно сделали чудные коронки, хотя, конечно, могла бы и заплатить, но на халяву все слаще) в толстый ломоть хлеба со сложным рыбным покрытием.

— Ну, ведь гады недорезанные, — фыркнула Анна Митрофановна, наливая вторую рюмку и готовя к ней второй, такой же толстенький, бутерброд. — Я им, можно сказать, товар первого сорта поставляю, а они мне норовят влупить медикаменты, у которых вот-вот срок годности кончится! Это как же крутиться приходится, чтобы успеть сбыть эти лекарства в больницы и аптеки. Если бы не имя мужа, наверное, так и мудохалась бы, пока сроки не пройдут. А так, все знают, кто муж у гендиректора медико-фармацевтической фирмы «Мосфармахим». А кто не знает, тем и объяснить можно.

И сразу иной расклад.