Анархисты будущего. (Москва через 20 лет)

Александр Васильевич воспользовался наступившим успокоением, чтобы съездить в деревню. Ему нужно было урегулировать отношения с крестьянами по маленькому клочку земли, который достался ему от покойного отца.

Аня осталась в Москве.

Проспав ночь в вагоне, Александр Васильевич утром сошел на маленькой станции, приютившейся на лесной опушке.

Лошади были уже готовы.

Поздоровавшись с кучером, Александр Васильевич сел в сани, запахнувшись шубой, и с наслаждением вдыхал морозный воздух с легким запахом сосны. Тройка взяла доброй рысью.

— Ну, как у вас в деревне? — спросил Александр Васильевич кучера.

— Да ничего, — ответил тот, с улыбкой повернув к Александру Васильевичу свое лицо. — Вчера сход был, приезжал полевой губернатор. Со старостой сцепился. Однако, не по его вышло, наш староста-то сам университет кончил.

— А в чем дело-то?

— Да все насчет земли… Двадцать лет делят, ничего не выходит. Ну, староста-то доказал ему, что земля наша, потому мы на ней работаем. Про Бебеля говорил. Должно быть, к нам приедет. Ну, губернатор-то против Бебеля не смог, уехал.

— А вы знаете, кто этот Бебель?

— Ну, еще бы, — уверенно тряхнул головой возница.

— А все-таки?

— Министр или главноуправляющий. Книжки пишет. Только против него губернатор не смог; потому набольший… власть.

Он подстегнул пристяжную, жавшуюся к саням, и спросил в свою очередь:

— А как у вас насчет воздушного корабля?

— «Анархии»?

— Вот-вот…

— Да, наделала дел… В Москве, как в крепости, жили.

— У нас священник молебен служил об избавлении. Злобятся на анархистов мужики.

Александр Васильевич насторожился.

— За что?

— Бед много натворили. Разве можно? Вон, у вас в Москве в суд хотели бомбу бросить, а попали в дом. В Калужской губернии в дом полевого губернатора бомбу бросили, а вся деревня сгорела. И начальство ведь тоже люди. Так нехорошо… Вон, наш староста — как с полевым бранится-то, а чтобы руками что-нибудь — ни-ни! Тактика нужна мирная, да! — убежденно добавил он.

По дороге они обогнали розвальни, нагруженные связками газетной бумаги.

— Что это такое? — заинтересовался Александр Васильевич.

— «Московские ведомости» да «Просветление» везут, — ответил кучер. — В вашей Москве балуются.

— И крестьяне берут?

— Отчего же не брать, коли даром? Берут. Читать-то не читают, — избы оклеивают. Теплее за бумагой-то…

Александр Васильевич засмеялся.

— А они шлют?

— Шлют. Вот что перед выборами-то еще будет! Наш один, деревенский, шестьдесят пудов газетной бумаги перед прошлыми выборами собрал да продал.

Быстро промелькнули десять верст; на взгорье открылась деревня, церковь, школа штундистов, народное училище, избы… Сани громыхнули по мосту через ручеек и вкатились во двор небольшой усадьбы, встреченные лаем цепной собаки.

Александр Васильевич был у себя дома.

Вечером Александр Васильевич сидел в кабинете своего покойного отца. Портрет его висел на стене, рядом с портретом деда. Это были представители двух дворянских эпох: процветания крепостной эпохи, эпохи упадка, и новой эпохи — ломки всего прежнего и слияния с народом. Этот народ олицетворял теперь собой староста, Кузьма Егорович, сидевший напротив Александра Васильевича.

Староста был молодой человек, всего года три тому назад окончивший московский университет. На нем была поддевка и высокие сапоги.

— Народ против социализации земли, я в этом убедился, — говорил староста. — У нас есть крестьяне-собственники, которых вы не убедите в этом. Земельный вопрос решит большинство.

— Путем насилия? — спросил Александр Васильевич.

— Путем разумного сознания. Вы читаете газету «Шаг за шагом?»

— Изредка. Я не социал-демократ.

— Там прекрасно освещен земельный вопрос. Существующие условия неотвратимо приведут к этому. Вы можете убедиться в этом на примере отдельных общин. Например, в нашей деревне. Ваша земля должна перейти в собственность крестьян. Как раз на днях у меня был об этом разговор с полевым губернатором.

— Я не прочь продать землю…

Староста продолжал развивать свою мысль:

— Мы вводим семипольное хозяйство, хотим применять фосфористые туки. Нам невыгодно работать на вас: вы получаете не одну аренду, но мы сами увеличиваем цену вашей земли, чтобы потом нам же платить за нее дороже.

— Но позвольте, Кузьма Егорович, я и приехал с тем, чтобы решить этот вопрос. Мне кажется, что мы придем к обоюдному согласию. Но, повторяю, отдать землю, отказаться от нее я не могу. Это не в моих принципах, и я, как вы сами знаете, человек небогатый.

— Завтра я соберу сход. Вы не откажетесь прийти?

— Конечно.

Староста помолчал.

— С нашим сходом довольно трудно ладить, — продолжал он. — Например, в вашем доме я хотел бы открыть библиотеку и народный университет, а другие требуют больницу, которая у нас уже есть, и ясли для детей. Есть даже и такие, которые требуют разломать дом на дрова и разделить между всеми поровну. Конечно, мы этого не допустим.