Анархо

С десяти лет вечно на улице. С тринадцати в бесконечных синяках. С пятнадцати на учёте в детской комнате милиции. С девятнадцати, уже не в детской. Полгода в СИЗО запомнились отчетливо… Словно корявой наколкой врезались в те области мозга, что отвечают за паскудно стойкую память. Каждый день, как кусочек мозаики, составляющей единую картину. В отдельности — ничего не стоит. Лишь всё вместе даёт ощущение той безмерной тупости бытия в следственном изоляторе. Тягучее, пропахшее потом и плесенью время, такое плотное, что можно мять руками. День за днем, день за днём…

Из сна Лидса выдернул наглый подзатыльник.

— Давай уже! Подъём, мать твою! — почти орал Барбер.

— Барбер, ты чего творишь! В глаз дать?! — отмахивался Лидс, пытаясь при этом поднять будто налившиеся свинцом веки.

— Ага, только в поезде, если можно! Вставай, говорю! Опоздаем, на хрен! Нам ещё билеты покупать…

На этот раз удача растянула свои пухленькие губки в дружелюбной улыбке. Ранний автобус оказался вовсе не сонным и бодро скользил по ещё не успевшим пробудиться улицам от остановки к остановке. У касс тоже очередей не наблюдалось и понурая билетёрша, без лишних промедлений, выдала оранжевые билеты в плацкартный вагон.

— Ещё на пиво осталось, — шурша сдачей, похвастался Бэкхем. — Там, вроде бы, ларьки имеются у платформ. Время есть ещё. Сбегаю.

Товарищи лишь пожали плечами. Слава почти вприпрыжку удалился, но уже через пару минут вернулся, чёрный как туча.

— Чего, не хватило? — усмехнулся Шарик.

— Думаю, на тут всем «хватит»… Пойдёмте…

Бэкхем увлёк за собой компанию, притормозил процессию у самого выхода из здания вокзала, призывая аккуратно выглянуть из-за угла. Лидс насмешливо наблюдал, как друзья меняются в лицах. Внутреннее беспокойство проснулось лишь тогда, когда его собственным глазам предстала весьма живописная картина. У входа на платформу, у которой уже стоял их поезд, толпилось человек тридцать. Их просто невозможно было спутать с простыми пассажирами. Слишком у многих белые кроссовки. Слишком частые клетчатые бейсболки. Слишком удобные прочные куртки… Стало предельно ясно — ночной инцидент местные футбольные хулиганы не спустят на тормозах. Да, наверное, и не должны были…

— Твою мать… Проводы нам устроить решили. А другого выхода на платформу нет? — стараясь подавить расправляющий плечи страх, пробурчал Лидс.

— Нет, — покачал головой Барбер. — Это же тебе не Москва.

— Хреново.

— Согласен. Что думаешь?

— Ничего не думаю. Но «прыгать» не вариант. Каждый по разу «накернит» и прощай жестокий мир…

— Понятно, что не вариант.

— А этот куда идёт? — указал Лёня на стоящий на соседнем пути поезд.

— Не сейчас! — отмахнулся от брата Лидс. — Что делать-то будем?

— Ты не гони на пацана! — оборвал его Шарик, похлопав подростка по плечу. — Прав малой. Паровоз в ту же сторону идёт! И, по ходу, раньше нашего.

— Гениально… — подержал здоровяка Бэкхем. — За мной, братва…

— Стой! — придержал его Барбер. — По одному! И, в тот же вагон, что на билетах.

Когда поезд тронулся, Барбер едва удержал Шарика с Бэкхемом, чтобы те не вышли в тамбур и не начали показывать через окошко нервно караулящей их толпе известные жесты. Купилась проводница на байку о том, что дурные туристы перепутали поезда или нет — было неважно. На следующей станции высадили, чтобы спустя пятнадцать минут их подобрал другой поезд, весело стучащий резвыми колесами в нужном направлении.

По приезду, все пятеро долго сидели под подъездом у Лидса, прокручивая в памяти этот, по всем параметрам, удачный выезд. Лёня, по настоятельной рекомендации матери, удалился домой ближе к десяти вечера, остальные остались собирать недовольство приличного люда до глубокой ночи.

Спал Лидс плохо. Урывисто и тревожно. Подсознание словно крутило какую-то криво смонтированную нарезку давно выцветших воспоминаний. Вот он, тогда ещё вместе с живым отцом, идёт по коридорам роддома, стеснительно и с опаской заглядывает в палату. Чуть бледная мать держит на руках нечто крохотное, завернутое, словно мумия. Вот, Лидс хлопает дверью, убегая в неизвестность ночной улицы, но никто не стремится его остановить, ведь в колыбельке лежит тот, кому забота нужна гораздо больше и это, кажется, навсегда. Вот, почти безвольной рукою, бросает три горсти размокшей под дождём земли на дерево отцовского гроба. Вот, семилетний малыш, когда взрослые пьют на фоне траурного обставленного дома, утыкается своей заплаканной мордашкой в плечо и пропитывает солёным плохо выглаженную рубаху. Вот, медными трубами врывается заслушанная энергичная мелодия…

Пальцы сонно и неуверенно тянулись к ползущей по тумбочке чудной гусенице мобильного телефона.

— Да… — на силу разомкнулись слипшиеся губы.

— Лёша упал, — сквозь ватное одеяло сна прорвался подрагивающий материнский голос.

— Ну, пусть встанет и зелёнкой помажется… — почти неразборчиво пробурчал Лидс в трубку.

— Он не встанет, — раздалось гулким набатом. — Миша… Он умер.

Глава 2. А что, если…