Анастасия

– Это прискорбно. Но как выросла малютка, похорошела, – также громко сказал он, глядя прямо в глаза подносящий блюдо ключнице, и лукаво улыбнулся, а потом закряхтел.

Настасье это не понравилось, она решила еще с первых минут, что этот пан – неприятный тип. Его залысина соседствовала с темными бакенбардами, скорее всего, крашенными. С которыми он не хотел расставаться в память об ушедшей молодости. Но главное, что отталкивало Настасю, так это маленький рот, на котором застыла слащавая улыбочка.

Ужин прошел, и мужчины захотели сыграть партеечку в карты, но жена Пилсудского Ангелика предложила помузицировать, ведь «Марта так прекрасно поет, вы обязательно должны послушать». В гостиной стояло маленькое премиленькое фортепиано, с черными клавишами вместо белых и белыми вместо черных, к которому давно уже никто не притрагивался. Поэтому понадобилось немного времени, чтобы настроить его. Над ним с двух сторон висели причудливого вида подсвечники, в которых сейчас горели низенькие свечки. Яна пытались научить игре на этом чудесном инструменте, даже учителя наняли, но, выучив нотную грамоту, он потерял всяческий интерес к фугам и прелюдиям. Спустя время он все же выучил пару мелодий сам. И вот тогда зазвучала то ли украинская, то ли польская мелодия и Марта высоким голосом запела слова какой-то неизвестной народной песни. Она пела о счастливой любви, о гармонии – редкая тема для народных протяжных песен, – меняя польские слова на украинские, украинские – на русские и наоборот.

– Где пани услышала эту песню? – спросил Ян, когда ей уже рукоплескали.

– От какой-то служанки. – махнув ручкой, ответила она и присела обратно на диван рядом с маменькой.

Услышав звуки фортепиано, служанки и наша ключница остановились чуть поодаль от двери. Настася, опомнившись раньше других от этой захватывающей мелодии, зашла в гостиную удостовериться, что гости ни в чем не нуждаются. Ян, увидев ее, вскочил и со светящимися глазами воскликнул:

– Настась, а давай споем ту, которую твоя мама нам пела так часто?

– Я… я…

– Идем, я сыграю.

Русских слов в этой песне не было, она не была народной, хотя никто не мог уже сказать, кто был ее автором. Песня представляла собой диалог между мужчиной и женщиной о том, почему он должен покинуть ее и уйти воевать. Ян затянул густым тенором что-то о том, что «очень любит, но долг зовет», аккомпанировав себе двумя пальцами правой и тремя – левой руки. Сначала голос Настаси дрожал, сама она перед публикой никогда не пела этой песни, и вместе они еще никогда ее не исполняли. Но, закрыв глаза, она вспомнила, как мама пела ее перед сном, пока она смирно сидела у нее на коленях, прижавшись к груди. Слова сами всплывали у нее в памяти строчка за строчкой, и она просто отдалась потоку. Когда затих последний аккорд, Настася открыла веки, и свет ударил ей в глаза так, что у нее закружилась голова. Она сгребла в кулак фартук от нахлынувших чувств. Аплодировали не так громко, как Марте. Она увидела натянутые улыбки женщин, сидящих напротив, и неприятную улыбку Пилсудского. Хорошо, что пан Маскевич не смущал ее настойчивым взглядом, он тоже не подозревал о способностях к пению маленькой ключницы, но был занят своими мыслями, уставившись на камин. А Ян просто сиял и даже поцеловал руку ключнице, поблагодарив за дуэт. Он как-то услышал, как Настя пела, когда перебирала какую-то крупу, и с тех пор он мечтал спеть с ней. Он не хотел ее смутить, он всего лишь ценил талант такого простого человека. Настася страшно смутилась и буквально выбежала из комнаты, где ее встретили служанки, весьма удивленные открывшимся для них талантом, о чем свидетельствовали их открытые рты и поднятые брови. Настася зашагала дальше на кухню. Тем временем, Марту попросили спеть еще что-нибудь.

– А я думала, вы не любите музыку, – бросила она, проходя мимо Яна, уже успевшего расположиться в одном из кресел.

– Так и есть, – весело ухмыльнулся он в ответ. И Марта запела современный очень популярный в ту пору русский романс. Ян был все еще в хорошем настроении и пригласил Берту потанцевать с ним. Женщина заохала и стала кружиться по зале, под стать своему молодому сыну. Затем мужчины все же сели за карты, но Ян изрядно проигрывался уже с начала игры. Его мысли были заняты воспоминаниями о душевном исполнении любимой мелодии Настасей. И он не стал играть вторую партию, вышел на балкон и присел в качалку. Оставил панов в их разговорах о политике и железной дороге. Рассматривая звезды и созвездия, такие яркие именно здесь, в Разумовке, и нигде больше, у него в голове возник вопрос «а вы верите в любовь?». Он не знал, кому хочет его задать, сам ответить на него он был пока не готов.

Только там, на кухне Настася, немного успокоившись, почувствовала гордость. Подумала, что не хуже высокородных. Ей очень захотелось рассказать об этом подруге, но у нее было еще много дел в доме. А когда она их закончила, никаких сил на рассказы и не осталось. Она упала на свою кровать сразу после того, как помогла паньям раздеться. И крепко заснула, даже не помолившись.

Глава IV