Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

Я пишу на редкость малоО напитке этом милом,А среда не понималаИ считала водкофиломИ пропойцей, а на делеБез волшебного напиткаПребываю я неделю,Что есть нравственная пытка.Мне, бедняге, очень трудноНа поэтовом престолеПолотенцем с горя тру дно

Стаканчика пустое,Ничего не замечаюИ в глазах моих печаль.Знаю: водка лучше чаю,А приходится пить чай.

Грустить было о чём. По возвращении в Москву Глазков обнаруживает дома прохудившуюся крышу; отношения с женой далеки от идеальных; зарабатывать приходится колкой дров, привокзальным носильщиком, грузчиком… Но что важно. Мариенгоф в тридцатые годы становится далёк от поэзии. Встреча же с Глазковым в 1943 году вдохновляет его на новые пробы пера. Его поэтика преображается: стихотворения становятся значительно короче; появляется ирония429, в том числе и над государством, чего раньше не было; богоборческие мотивы из стихов двадцатых перекочёвывают в новые тексты.

Сравните два отрывка. Вот первый:

Молимся Тебе матерщинойЗа рабьих годов позор.

И вот второй:

Мир таков, а не иной, Матерщину вместо песни

Получай на адрес свой.

Первый отрывок – из стихотворения 1919 года, второй – из сороковых годов. Как отмечается литературоведами, Мариенгоф в это время активно переписывает свои старые стихи. «Короткостишья» появляются у него именно после встречи с Глазковым – летом 1943 года. Единственная эта встреча оказалась значительной для обоих. Мариенгоф находит новые поэтические формы и новый заряд энергии.

Короткостишья

В архивах Москвы и Санкт-Петербурга лежат черновики рукописного сборника Анатолия Борисовича «После этого». Тексты напечатаны на пишущей машинке, прописаны от руки на обрывках блокнотных листов, немного разнятся в строфике и составе. Даты написания отдельных стихотворений колеблются от 1940-го до 1955 года430.

Сборник имеет два эпиграфа: «4 марта сорокового года Кира сделал то же, что Есенин, его крёстный (из книги)» и «Могут ли мои стихи после этого быть весёлыми? (из той же книги)».

Нет никакой уверенности, что раньше Мариенгоф писал короткостишья. Единственный пример от начала литературного пути и до интересующего нас момента – знаменитая трёхстрочная «поэма», созданная в 1918 году:

Милая, нежности ты моейПобудь сегодняКозлом отпущения!

Скорее всего, черновики и наброски были. Но после знакомства Мариенгофа с молодым московским гением черновики превратились в полноценные тексты, и с 1943 года уже начинаются опыты в этой поэтике.

Мог быть и иной вариант: все стихотворения из сборника «После этого» поэт написал уже после встречи с Глазковым. Тогда остаётся вопрос о датировке: действительно ли первые тексты были в 1940 году?

Приведём несколько примеров.

* * *

На скотобойне бык ревёт.Мы, друг мой, – нет!Мы мужественный скот.

* * *

И я умру по всей вероятности.Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.

* * *

– Эй, человек, это ты звучишь гордо?И – в морду! в морду! в морду!

* * *

Мой век мне кажется смешным немножко,Когда кончается бомбёжка.

Последнее стихотворение ещё раз отсылает к Николаю Глазкову:

Я на мир взираю из-под столика.Век двадцатый – век необычайный.Чем столетье интересней для историка,Тем для современника печальней.

Стихотворения из сборника «После этого» Мариенгоф любил исполнять на шумных застольях, читал во время войны Качалову; Михаил Козаков-младший часто ссылался на эти короткостишья. Сам автор, зная, что при жизни его эти стихи никогда и ни за что не напечатают, вставлял их в свои пьесы.

И последующие стихи второй половины сороковых, и поэзия последних творческих лет лишний раз доказывает, что короткостишья Мариенгофа были возможны лишь с привязкой к знакомству с Глазковым. Всплывающие экспромты вплоть до 1955 года – только отголосок.

«Совершенная виктория» и «Город-Ключ»