Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

«Когда-то жил поэт, носивший на голове золотой обруч. После его смерти вдова бережно хранила эту дорогую для неё реликвию, но узнав о подвигах, совершённых Галей, она дарит ей этот заветный золотой обруч. Вот и всё. Эта претензия на символ, эта “игра в обруч”, по существу, не имеет никакого отношения к сюжету пьесы. И о названии её, и о золотом обруче забывает не только зритель спектакля, но даже и сама главная героиня»443.

Построенный на волошинских аллюзиях текст оказывается неразгаданным. Ни один рецензент не понял даже легчайших намёков. Что уж говорить тогда о стихах Мандельштама. Включение в текст пьесы стихов Осипа Эмильевича, обвинённого в антисоветской агитации, в 1946 году могло обернуться для Мариенгофа и Козакова серьёзными последствиями.

А что спектакль?

«Комсомольская правда» 2 апреля 1946 года писала:

«“Золотой обруч”… Таинственное, многообещающее заглавие. Пьеса известных советских писателей Михаила Козакова и Анатолия Мариенгофа. Первая постановка только что открывшегося Московского драматического театра. Понятен тот интерес, с которым приходишь на спектакль. Многое в этой фабуле вызывает сомнение…

Все терзания, испытываемые Вадимом, по существу, так неосновательны, что не могут повлечь за собой серьёзную драму в душе Гали…

Так же безыдейны и многочисленные побочные линии…

Авторы тщетно пытаются осерьёзить пьесу “глубокомысленными”, но, по сути дела, пустыми, а иногда и пошловатыми рассуждениями персонажей…

Ложную значительность придаёт пьесе и вся история с золотым обручем, который принадлежал некоему поэту, жившему в Очарах; этим обручем теперь “венчают” Галю. Что это за обруч, какое он имеет отношение к происходящему, в чём его символизм – по меньшей мере, непонятно».

«Ленинградская правда» 20 июня печатает статью «Театр и современная пьеса» с итогами театрального сезона:

«Кратко тему пьесы можно сформулировать так: великая победа над врагом одержана, прошли дни, когда всё личное было подчинено общему, теперь личное имеет право выдвинуться на передний план. Именно этим объясняется то нудное многословное “выяснение отношений”, которое тянется на протяжении четырёх актов спектакля и владеет всеми помыслами и заботами действующих в нём лиц».

В газете «Ленинградская правда» 12 сентября 1946 года печатается статья «О пошлости и безыдейности в драматургии»:

«И самый символ, и в особенности его использование в пьесе чрезвычайно неуклюжи и аляповаты. Незатейливое позёрство не в силах скрыть элементарно-пошлой апологии мещанства “Золотого обруча” советской молодёжи, героически отстоявшей свою родину в дни войны».

Ладно – критики. Но поняли ли литераторы, товарищи по перу? Нет ответа. Встречать их откликов не доводилось.

Сохранились четыре фотографии с премьеры спектакля, запечатлевшие самые важные сцены: в поезде и на морском берегу. Есть и фотография Мариенгофа и Сергея Майорова в окружении труппы театра. Лица у всех сказочно довольные. Никто и не думал о неудаче. Пьеса сама по себе дышит волшебством, театр постарался перенести это волшебство на сцену.