Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

В архивах хранится киносценарий «Трудное счастье», в основу которого легла пьеса «Золотой обруч». По нему собирались снимать фильм! Но, видимо, дальше слов дело не пошло. В мемуарах Анатолий Борисович писал, что спектакль отгремел двести раз и только после этого был закрыт444.

«Преступление на улице Марата»

Второй попыткой Мариенгофа и Козакова завоевать широкую аудиторию будет пьеса для юношества. Поставит её БДТ в 1946 году. Заигрывающее с читательским и зрительским воображением название – «Преступление на улице Марата» – не одного пришедшего на спектакль поставило в тупик. Ожидали детективной истории, а оказалось…

Пересказывать пьесу не будем, лучше поручить это одному из ближайших друзей Мариенгофа и Козакова – Эйхенбауму:

«Новая афиша гласит: “Преступление. Драма в 4 актах с прологом”. Среди действующих лиц – судья, прокурор, милиционер. Зритель в полной уверенности, что театр покажет ему уголовную пьесу с поисками преступника, с запутанным сюжетом и пр. Преступником окажется не тот, кого подозревают, или, может быть, окажется, что…

Но занавес раздвигается. На сцене – площадка лестницы, тускло освещённая синей электрической лампочкой. Всем знакомый и хорошо памятный архитектурный пейзаж военных лет. Появляются двое юношей. Короткий разговор. Они ждут возвращения живущей в этом доме артистки, чтобы снять с неё шубу – поправить своё “стеснённое материальное положение”. Оба волнуются, но один хорохорится, а другой готов бежать. Они сговариваются: один погасит свет, а другой накинет мешок на голову – и… слышен стук входной двери и шаги… Свет гаснет… Преступление совершено.

Зритель озадачен. Не успел он усесться в кресле и сориентироваться в действующих лицах, как преступление уже совершено на глазах у всей публики. Значит, никакой тайны. Что же будет дальше? А дальше оказывается, что это совсем не уголовная пьеса, а пьеса о родителях и детях, о семье. Это семейная драма, и название её (как это выясняется в самом конце) имеет совсем не тот смысл, на который рассчитывал зритель. Смысл этого названия двойной: дело не только в том преступлении, которое совершили эти мальчики, но и в другом, корни которого уходят в глубь семейных отношений. Это пьеса психологическая – и не столько пьеса вообще, сколько именно “драма” в старинном значении этого слова».445

Непонятно, была ли опубликована эта рецензия Эйхенбаума в печати. В архивах лежит машинопись, а не вырезка из газеты.

Вернёмся, однако, к Эйхенбауму: