Анатолий Собчак: тайны хождения во власть

Помню, как тогдашний заведующий отделом экономики обкома Василий Мелещенко не сдержался и, вероятно, заметив мое разочарование живым портретом, демонстрируя ко мне полное доверие, шепнул полушутя, что, мол, Суслов выжил из ума.

Полагаю, «дядя Вася» Мелещенко ошибался: не выжил, а, подозреваю, просто никогда его не имел.

Поэтому после крушения КПСС, когда живые соратники триумфально почившего Суслова, начиная от ответственных работников провинциальных обкомов и до членов Политбюро, ватагами повалят в подвернувшиеся на пути церкви, мечети, синагоги и буддистские храмы, разукрасив себя по дороге нательными христианскими крестами и магометанскими знаками, да станут там не только истово, но обязательно публично молиться, то осуждать их и обзывать «циничными лицемерами» не следует. Ибо не имеют они ни обычного ума и воззрений, ни твердой веры. — Ю.Ш.)

Темень уже села на крыши домов. Собчак долго и тепло прощался с американскими «друзьями», волосы которых купались в сизых прядях сигаретного дыма, скопившегося в небольшом пространстве за время инструктажа.

Выпровоженный вежливыми хозяевами на улицу, «патрон», прежде чем сесть в авто, немного постоял отдышавшись, а затем попросил прокатить его идеальным маршрутом для заинтересованных сексом.

Луна бесстыдно села на ближайшую дымовую трубу и медленно стала сползать по кровлям крыш домов столицы мира. Где-то там наверху с душераздирающими жалобными воплями предавался яростной любви кот.

На французском ветру совсем по-русски скулил парижский фонарь...

Некоторое время спустя, когда я уже сам почти прозрел относительно Собчака, в гамбургском аэропорту встретился со мной специально прилетевший из Франции потомок славной русской династии, унаследовавший от своих предков верность, любовь и преданность России. Он молча сунул мне пленку с записью парижских «свиданий» Собчака и попросил в оставшийся до отлета французского самолета час растолковать ему, за что же в подвалах ВЧК сгинули многие его белогвардейские родственники, если они были только против красных, но Родину-то, как нынешние, не продавали. Впоследствии, прослушав записи, я сам уразумел: данные мною в зале ожидания аэропорта разъяснения были неуместны.

Прощаясь, он мне намекнул, что хранение этой кассеты может сделать мое бытие опаснейшим промыслом и в соответствии с устойчивой российской традицией я смогу выпасть из окна высотного дома в любую минуту. Дальнейшие события показали: он как в воду глядел.

4 октября 1991 года, когда я уже заканчивал первую книгу о Собчаке («Собчачье сердце»), в мою квартиру на Сиреневом бульваре, где мы еще совсем недавно с «патроном» соседствовали, проникли поздним вечером какие-то люди, не повредив ни дверей, ни запоров. В тот вечер меня угораздило внезапно и необычно рано явиться домой. Ничего не подозревая и ни о чем не заботясь, я, войдя в квартиру, натолкнулся на следы тщательного обыска и двоих незваных гостей, перевернувших все вверх дном. Они тут же принялись меня бесшумно и деловито убивать ножами и молотками из моей же кладовки. Когда отбушевала потасовка, я с проломленным в нескольких местах черепом и другими ранениями остался в отвоеванной квартире, а они сбежали. Несмотря на обильно залитый кровью мозг, сознание почему-то не ушло. По характеру осмотренных и раскиданных во время этого обыска предметов, а также другим признакам мне сразу стало ясно: гостей главным образом интересовала злополучная гамбургская пленка и мои рукописи, частично ими похищенные. Успокоившись на полу в кровавой луже, я подтянул телефон и позвонил Невзорову. Он примчался почти одновременно с врачами, доставившими меня в Военно-Медицинскую академию, где в ту ночь, на мое счастье, дежурил замечательный полевой хирург Юрий Дикарев, который со свойственным ему угрюмым выражением лица спокойно, не суетясь, но поспевая, спас мне жизнь. Обширная трепанация черепа, кровоизлияния и наркоз не возвращали мне сознание пару суток, а всего в госпитале в окружении заботливого персонала мне суждено было провести несколько месяцев.

После того как я стал самостоятельно ходить, меня внезапно арестовали по «подозрению» во многих не только еще не раскрытых, но даже пока вообще не совершенных преступлениях.