Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

– Да если бы режиссер разрешил, от моих страстей кулисы бы рухнули! – голос его зазвенел. – Но в том-то и дело, что наш Гамлет совсем другой! А, да что говорить! Я играл плохо. Если бы у меня были хоть какие-то условия… Хоть какой-то свой угол… Мне же почти не давали работать! – неожиданно слезы полились из его глаз. – Я бы сыграл в сто раз лучше!

– Толя, успокойся, ну что ты!

– Толенька, да ты играл великолепно…

– Нервы ни к черту, – он вытирал слезы, но они никак не останавливались. – Извините… Да не надо меня успокаивать! Ничего, это только первый спектакль… Еще посмотрим…

Роль Гамлета оказалась последней театральной работой Анатолия. В тетрадке, где он делал записи для себя, есть выписка из дневника Жюля Ренара:

«Шекспир, Шекспир! Ты всегда говоришь: “Шекспир!” Шекспир в тебе – найди его».

Нет ничего дороже

О встрече мы договорились по телефону. Я нашел дом, где она жила, вошел во двор и сразу увидел ее – она была очень приметна. Длинные желтые волосы, узнаваемое с первого взгляда лицо, порывистость гибких движений. Ее сын играл в песочнице, а она за ним наблюдала.

Впереди меня шли мужчина и женщина.

– Смотри, Маргарита Терехова! – сказал с энтузиазмом мужчина.

– Тише! Ну что ты уставился, идем, – женщина почти силой затащила своего спутника в подъезд.

Я подошел и поздоровался. День теплый, во дворе тихо, и меня вполне устраивает разговор именно здесь.

– «Гамлета» видели? – спрашивает она.

– И на съемках вас видел, в подмосковном Тучкове, помните?

– Да-да, припоминаю… А нравится вам «Зеркало»?

– Нравится. Я знаю, что Тарковский считал «Зеркало» лучшим своим фильмом.

Она еще задает вопросы, и впечатление такое, что не я приехал ее расспрашивать, а она меня. Но скоро я привыкаю к ее стремительным вопросам, и она, кажется, привыкает ко мне, потому что начинает говорить спокойней и по существу.

– Я знала, что Анатолий будет сниматься в «Зеркале». Кино такое, что сразу не поймешь, что к чему. Тем более Тарковский не говорил мне о том, чем завершится судьба моих героинь – я ведь играла две роли, матери и жены. Честно признаюсь: многое из того, что говорил режиссер, я не понимала. Толя мне очень помог.

Он держался просто, как давний товарищ. А эпизод был сложным, я боялась, что у меня ничего не получится. Толя очень располагал к себе – шутил, подбадривал. С ним было легко…

…Мария сидит на прясле, на краю поля, не отрываясь, смотрит в сторону дороги. Посредине поля растет куст, там дорога поворачивает. В поле появляется человек, скрывается за кустом.

Мария загадывает: «Если он появится слева от куста, то это он, если справа, то не он, и это значит, что он не придет никогда».

«Он» – это муж. Быть может, убит на войне или просто-напросто нашел другую женщину.

Прохожий выходит слева от куста. Лысоват, одет, несмотря на жаркий день, в просторный чесучовый костюм, с саквояжем…

Он беспричинно улыбается и начинает говорить с Марией так, будто давно и хорошо ее знает. Она не понимает, по какому праву он так свободно разговаривает с ней.

– Я сейчас мужа позову, – говорит Мария.

– Да нет у вас никакого мужа, – отвечает он уверенно, садится рядом с ней, прясло ломается, и они падают на траву. Он заразительно смеется:

– Как интересно упасть рядом с красивой женщиной!

И вдруг начинает рассуждать:

– А вам никогда не казалось, что растения чувствуют, сознают, может быть, даже постигают? И деревья, и вот тот куст никуда не бегают… Это мы все бегаем, суетимся, пошлости говорим…

Она ничего не понимает. Видит, что он поцарапался.

– У вас кровь.

– Пустяки, – он как будто возвращается к жизни, улыбается.

– Вы приходите к нам в Томшино. У нас даже весело бывает.

Размахивая своим саквояжем, он уходит по тропе, скрываясь за тем же кустом, из-за которого появился.

Неожиданно налетает порыв ветра – наклоняет траву…

Как будто вздохнуло пространство. Как будто движение судьбы материализовалось в этом порыве ветра…

– Вроде ничего не произошло, верно? – вспоминает Терехова. – А на самом деле? Что-то такое возникло в воздухе, что-то как током душу пронзило… Я помню, что вся сцена была снята одним планом. Вы понимаете, что это такое? Камера все время движется, потом никакие склейки при монтаже не нужны. И дубль был всего один. Это же настоящая школа мастерства!

Я киваю, вспомнив, как однажды Анатолий мне сказал, что именно этот эпизод разбирал на занятии Сергей Герасимов, втолковывая ученикам, насколько сильной может быть изобразительная пластика киноязыка.

– А как он работал над Гамлетом! – продолжает вспоминать Маргарита Терехова. – Для него не существовало ничего, кроме роли. Я играла Гертруду. Признаюсь, у меня было мало спектаклей, которые бы я так любила и так хотела играть, как «Гамлета». Театр Ленинского комсомола, где шел этот спектакль, был на гастролях в Ереване. Инна Чурикова заболела, и играть Офелию было некому. Вторая исполнительница роли Гертруды в театре была, и мне предложили ввестись на роль Офелии.