Кажется, опять я давно не писал. Но телеграммами отделываться не собираюсь. Просто занят – все выходные дни отнимают съемки в кино и кружок. А тут еще с одним из наших заслуженных артистов (Адольфом Алексеевичем Ильиным.) задумали написать пьесу. Писательство, видно, в крови и дает о себе знать.
Мамуля и папуля!
…Съемки проходят не совсем удачно. У меня многое не получается – приходится много работать. Коротко о сценарии фильма. Фильм трехчастевый, для телевидения.
Немецкий десант попадает в засаду. Спасается маленькая группа, укрывается в землянке, в лесу. Один из немцев уходит в лес хоронить умершего от тифа товарища. В землянке остается один больной и Курт Клаузевиц (я) – тоже больной, но не сильно. В землянку заходят русские. Обезоруживают меня, дают табак, хлеб и уходят к себе в часть, чтобы послать наряд за нами. По дороге немец убивает этих двух русаков. Я – дезертирую. Становлюсь пацифистом. И немецкий полевой суд меня за дезертирство расстреливает.
Вот и весь детективный сценарий. Но написан он неплохо, и фильм должен получиться. В сюжете не передашь замысла (вспомним сюжет «Горя от ума).
На днях пришло три-четыре фотографии пробных. Роль главная, сложная по внутренней жизни.
Завтра с утра снова съемки. Что получится – не знаю. Напишу.
В театре все обстоит более или менее нормально.
Папа! Я после того телефонного разговора страшно обрадовался за тебя – и что панфиловцев поднял[4]
, и что кирять перестал. Захотелось обнять тебя крепко – ведь можешь! Ведь и кирять можно, но в меру и для удовольствия.Мамуля! Как Ваш многоуважаемый ишас? Ха-ха! Большущее спасибо за фото и марки. Приветы всем-всем. Крепко Вас целую и обнимаю.
Папуля, мама!
Вот уже у меня было пять съемочных дней[5]
. Я уже видел себя на экране в течение 1 минуты – это начало. Собой пока недоволен. 25 мая приехала ко мне Лапа. Не выдержала. Она в Свердловске даже заболела от разлуки – врачи прописали ей встречу со мной – вот она и приехала. 6 июня она уезжает в Свердловск.Успокоилась немножко – теперь поедет работать и готовиться к экзаменам в институт.
Сейчас пока простой: нет погоды – нужно солнце, а идет дождь. Играть в кино труднее, чем в театре.
Переучиваюсь на ходу. Вообще-то, мне совсем нелегко и не совсем сладко. Ну, не беда! Будем бодаться!
Папуля, мамуленька!
Пишу из деревни Сельцо. Это – глубинка. Почти никакой связи с «Большой землей». Кроме небольшого ларька с консервами и довоенной помадкой, здесь ничего нет. Все – как сто лет назад.
Снимаем языческую деревню. По-прежнему каждый кадр дается кровью и потом.
С мертвой точки театральности и зажатости я сдвинулся, но до кинопрофессионализма еще далеко. Работаю. Какой получится роль, не знает никто. Несколько раз видел свой материал на экране – кое-что получилось, кое-что нет. Все – в неизвестности.
Относятся ко мне хорошо. Многому учат. Короче – идет «черная» работа, которую я люблю.
Мама, папуля!
Во Владимире уже идет снег. Полгода жизни прошло в этом древнем городе. На днях едем во Псков.
Не было еще ни одной сцены, которая далась бы мне легко или просто. Трудно. Трудно от сознания, что от тебя зависит успех картины. Я не привык к такой ответственности. Меня в театре 8 лет принижали и вбивали в голову одну мысль – ты человек с ограниченными данными и не претендуй на большее, чем тебе дают. Выбили почти всю уверенность в себе, заставляли подчиняться штампам. Теперь все это надо вырезать из себя – значит учиться заново.
Основные сцены еще впереди – и как я их сделаю, не знает никто. И неизвестно, успею ли созреть до трудных сцен.
У меня во Владимире был Леша. Мы о многом говорили, многое вспомнили. Просто побыли вместе. Свозил его в Суздаль – поглядеть красоту русскую, древнюю. Уехал он в Калининград с желанием работать и пробивать свою книжку. Решили летом собраться все вместе во Фрунзе, а потом на Иссык-Куль!
Целую и обнимаю крепко-крепко.
Мама, папуля!
Вот я уже и в Москве. Живу в гостинице «Бухарест» – это напротив Красной площади. Номер у меня одинарный, нормальный. А может быть, я уже привык к гостиничной жизни и мне все равно, какой он – только бы я был один, чтобы никто не мешал мне работать и чтобы было тихо.
Работа очень тяжело идет. Могу не справиться. Самые сильные и самые сложные сцены у меня в Москве. От этих сцен зависит успех или неуспех роли. Волнуюсь страшно. Многое не получается. Это не моя мнительность – меня этому не учили, а учиться сейчас, на ходу, очень тяжело. Выручают меня только нервы да еще воля.
Об одном прошу Бога – чтобы помог сыграть эту роль.
Ну, да все впереди, посмотрим.
Папуля!
Ты написал мне хорошее, настоящее письмо. Оно очень помогло мне. Ты прав – без философии нельзя. То есть без серьезной мысли, глубину которая дает.
Фотографию нашего предка я отдал увеличить и, как только будет готова, вышлю тебе увеличенный портрет летописца и иконописца нашего!!!