Анатомия Луны

Я несколько месяцев пишу этот фальшак. Мир инопланетными глазами Питера Брейгеля чертовски странен. В консервах с тушеными бобами мне мерещатся жуки-плавунцы, а по ночам снится подвал, где ведьмам рвут щипцами розовые языки и бросают на раскаленные угли. Языки шипят, пахнет жареным. Горят факелы, в бочках сидят суккубы, на каменном полу пенятся кровавые плевки, мычит грешница, в рот которой через воронку вливают воду, целую бочку воды, а потом палач прыгает на раздутый живот. Кровь, мокрые кишки, дерьмо и розовая слизь на каменном полу. Земляне, несомненно, те еще твари. Настоящие молекулы зла.

Я рыдаю и пью мадеру. А ковбой с бородой Маркса утешает: «Ну, опять зассала? Вспомни Хана ван Меегерена».

Да, он всегда знал, о ком мне напомнить. Странный Ван Меегерен – его запомнили хрупким стариком с печальными глазами, с палитрой, с кистью в тонких птичьих пальцах… Именно такой он на последних черно-белых фотографиях – фарфорово

-бледный арестант, уже обреченный, но заставивший особо чувствительных олухов поверить чуть ли не в переселение душ.

Ван Меегерен просто родился не в свой век. Его интересовали чистые линии и библейские сюжеты – а вокруг буйным цветом цвел модернизм. Критики посмеивались над ним. Боль и обида были так сильны, что он запил безбожно, бросил жену и детей. Но по-настоящему его абсолютно сумасшедшая история началась в 1932 году. Неудачник рванул в Прованс и принялся одержимо изучать Яна Вермеера, мастера золотого века голландской живописи. В 1934-м ему сказочно подфартило – в одной из частных коллекций он наткнулся на неизвестную картину Вермеера «Христос в Эммаусе». Сенсация. Искусствоведы падали со стульев и, потрясенные до последней молекулы, плакали: «Она божественна, эта прекрасная картина величайшего Вермеера». Холст купила Королевская галерея Роттердама за бешеные деньги. А странное безумие продолжилось – неудачник начал находить одну за другой все новые и новые неизвестные картины великого голландца Вермеера. Их продавали на аукционах за миллионы. Неудачник стал респектабельным торговцем холстами. В годы Второй мировой кому он только ни продавал «Вермееров» – в том числе и высокопоставленным фашистам.

Но тут грянул 1945 год, и случилось то, чего он не ожидал. Как снег на голову – обвинение в коллаборационизме: «Ты, сука, распродавал национальное культурное достояние нацистам-

оккупантам». Ван Меегерен схватился за сердце и во всем покаялся: случайно найденные им «Вермееры» – подделки, в том числе и те, что были проданы немецкому генералитету.

– Да врешь ты все, сволочь! – гаркнули на него, но на всякий случай поинтересовались: – И кем же они подделаны?

– Мною, – вздохнул грустный Ван Меегерен.

– Докажи! – сунули ему кисточку в руку. Ван Меегерен кисточку взял. Два с половиной месяца он писал свой последний холст под Вермеера «Иисус среди книжников». Все смотрели на картину и чесали затылки:

– Черт, а ведь и впрямь один в один Вермеер. Как же у тебя получилось, скотина? – Ван Меегерен тревожно заозирался и сделал свое последнее признание:

– Дух великого Вермеера всюду сопровождал меня, был моим ангелом-хранителем и водил моей кистью.

– Ладно, чудик, – согласились обвинители, – снимаем с тебя обвинение в коллаборационизме, садись за решетку как фальсификатор. – И великий фальсификатор сел за решетку, а через пару недель умер от сердечного приступа – не выдержал позора и ужаса последних дней. Но зато он отомстил, и жестоко, всем высмеявшим его искусство профанам-искусствоведам. Несравненный имитатор, хрупкий, нервный старый мудак Ван Меегерен.

Я вспоминаю его и, протрезвев, бесстрашно берусь за кисть.

В начале той зимы старикан ворвался в дом довольный, пнув дверь ногой; в каждой руке по бутылке шампанского. Наш «Брейгель» продан. «Мы их нагнули!» – он закурил и будничным тоном напомнил, что у нас до весны в работе еще «Питер де Хох», три «Ватто» и «Фрагонар» – все должно идти по плану.

В марте в Перу мы собирали материал для «Гогена», а в апреле уже были в Эфиопии, где придумали Умо.

А ведь Умо не зря сжег почти все свои картины и повесился на дереве в африканской деревушке. Сейчас самое время импрессионистов, кубистов и прочих покойников – рынок их искусства процветает. Странно – живые художники каждый век питаются крошками, как птицы, и умирают босяками, а мертвецы правят бал. Ты гений? Ну так сдохни. Не удивляйтесь, что там, у себя на Луне, гении посылают вас всех к черту.